Был и еще один случай особой милости Божией к маленькому Прохору. Через несколько лет он сильно заболел. Мать ожидала смерти его, но усердно просила Бога, чтобы Он послал здоровье ее сыну. И совершилось чудо: мальчик Прохор увидел во сне Божию Матерь, Которая обещала ему исцеление. Через несколько дней проносили чудотворную икону Божией Матери, именуемую Курской-Коренной (и являющуюся ныне Путеводительницей нашей Зарубежной Церкви), по той улице, где стоял дом Мошниных. Вдруг полил сильный дождь и люди, несшие икону, чтобы сократить путь, пошли через усадьбу Мошниных. Мать вынесла своего больного сына на двор и поднесла его к иконе. Икону пронесли над больным мальчиком и с того часа Прохор стал поправляться и выздоровел. Затем он стал учиться. Учился он прекрасно, а чтение Библии и богослужебных книг доставляло ему самое большое удовольствие. Он любил ходить в церковь и не пропускал ни одной церковной службы.
У старшего брата Прохора была лавка. Хотели приучить к торговле и молодого Прохора, но он стал просить свою мать, чтобы она отпустила его в монастырь. Благочестивая мать согласилась и при прощании благословила сына большим медным крестом, который он носил всю свою жизнь. В это время Прохору шел 19-ый год. Он был крепкий здоровьем юноша, высокого роста, очень сильный, но кроткий и смиренный, имел прямой и острый нос, светло-голубые глаза, весьма выразительные и проницательные, густые брови и светло-русые волосы.
Простившись с матерью, Прохор отправился в Киев для поклонения святым мощам. Здесь один прозорливый подвижник посоветовал Прохору пойти в Саровскую пустынь и навсегда остаться там. Прохор так и сделал. В 1770 г. Прохор заболел очень опасной болезнью. Уже в эту пору его так уважали за подвижническую жизнь, что старцы и сам игумен ухаживали за ним. За него молились в церкви и он приобщился Св. Таин. И вот после этого ему было видение: Пресвятая Богородица явилась ему вместе со святыми апостолами Петром и Иоанном, коснулась его ноги жезлом и возложила на его голову Свою руку. Прохор исцелился.
В 1786 г. Прохор был посвящен в монашество и назван Серафимом, что значит «пламенный», а через два месяца рукоположен во иеродиаконы. Молитвенные подвиги преп. Серафима были так велики, что Господь видимо являл ему Свою милость. Однажды, на первой неделе Великого Поста, преп. Серафим видел в церкви видение: Господь Иисус Христос вошел в сонме ангелов в храм, благословил молящихся, и затем вступил в местный Свой образ. Видение так поразило преп. Серафима, что он онемел: стал недвижим и его под руки ввели в алтарь, где он простоял в оцепенении около двух часов.
В 1793 г. преп. Серафим был рукоположен в иеромонаха и вскоре получил благословение на жизнь в уединении в дремучем лесу, в шести верстах от Сарова. Келья преподобного была простая небольшая изба, а кругом огород. Много лет прожил преп. Серафим в этом пустынном месте, которое впоследствии получило название дальней пустыньки. Зимой и летом на нем была одна и та же одежда: белый холщеный балахон, кожаные рукавицы, лапти и на голове старенькая камилавка, а на груди материнское благословение – медный крест. Живя в лесу, преп. Серафим непрестанно молился и трудился. Часто он клал по тысяче земных поклонов. В воскресные и праздничные дни он ходил в монастырь приобщаться Св. Таин и иногда беседовал с монахами. Самое главное его наставление было о необходимости непрестанной молитвы, либо Иисусовой, либо Богородичной.
Даром предвидения обладали монахи, святые и Отцы Церкви.
Но говорили они об этом с осторожностью. Вероятно, поэтому сохранилось сравнительно немного свидетельств о «чудесах» предвидения церковных деятелей.
Среди них – сказание о Серафиме Саровском, причисленном к лику святых монахе Саровской пустыни, что в Тамбовской губернии. Иногда говорят, что его способности были сродни дарованию монаха Абеля. И судьбы их отчасти роднятся. Но есть у них и существенные отличия.
Преподобный Серафим Саровский молится на камне
Родился будущий великий старец 19 июля 1759 года в семье курского именитого купца Исидора Мошнина, имевшего кирпичные заводы и бравшего подряды на постройку каменных зданий и церквей. Был он младшим, вторым сыном семейства. А поскольку отец умер, едва мальчику исполнилось три года, то воспитанием своим он целиком обязан матери, женщине весьма набожной, часто бравшей с собой сына на церковные богослужения.
В церкви же случилось и первое чудо, связанное с именем Серафима. Впрочем, в ту пору его звали еще Прохором – такое имя дали ему родители при крещении в честь апостола Прохора.
Когда мальчику исполнилось семь лет, мать вязала его на осмотр недостроенного храма. Пока взрослые рассуждали о своих делах, быстроногий мальчик добрался почти до верха возводимой колокольни, да и свалился с верхотуры. Мать в ужасе сбежала вниз, но, к удивлению и радости своей, обнаружила, что сын здоров и невредим.
Недуг настиг его три года спустя, когда Прохору было около 10 лет. Отданный в учение, мальчик вскоре занемог и слег. Близкие уж не надеялись на исцеление, когда из Знаменского монастыря в Коренную пустынь был назначен крестный ход с чудотворной Курской-Коренной иконой Знамения. Кстати, говорят, именно он запечатлен на знаменитой картине Ильи Репина «Крестный ход в Курской губернии». И там, если помните, на переднем плане отчетливо видно, как распорядители хода оттирают от иконы инвалида с костылем.
Прохору повезло. Шествие, застигнутое сильным ливнем, само свернуло во двор Мошниных. Агафья, мать Прохора, воспользовалась удобным случаем и поднесла больного сына к иконе. С той поры вроде он и стал поправляться.
Когда Прохор подрос, мать определила его по торговой части, в помощь старшему брату, который уж торговал в Курске разным товаром, имевшим спрос у крестьян: упряжью, бечевками, дугами, лаптями и т. д. Младший сын стал приказчиком в этой лавке, но служил без особой охоты.
До этого он ежедневно ходил и к обедне, и к вечерне. Из-за работы в лавке приходилось пропускать службы, и Прохор поднимался до света, чтобы отстоять заутреню. Он воодушевил «монашеским» настроением нескольких своих товарищей, и они сговорились вместе отправиться к киевским святыням, а потом принять постриг.
Он попросил у матери благословения, и она, поняв, что он чужд мирской жизни, дала сыну волю. Они посидели, по русскому обычаю, на дорожку, и он отправился в путь.
Прохор хотел принять постриг в Саровской пустыни. Она нравилась ему потому, что там было уже много курян, а настоятельствовал отец Пахомий, курский уроженец, хороший знакомый родителей Мошниных.
Но прежде он надумал сходить в Киев, чтобы посмотреть на труды киево-печерских иноков, испросить наставления и советы от тамошних старцев, утвердиться в своих мыслях, помолиться у святых мощей преподобных Антония и Феодосия.
Вместе с Прохором отправились в Киев еще пять человек из купеческих детей. Весь путь прошли пешком, с посохом в руках и котомкой за плечами.
После этого паломничества Прохор вернулся в Курск и прожил там еще около двух лет. Он ожидал окончания строительства Сергиево-Казанского Курского храма, к которому в немалой степени была причастна его семья. И он не хотел покинуть родные места, не побывав в новом соборе.
После этого Прохор более восьми лет жил в обители в качестве послушника. Принять иноческий сан ему запрещал монастырский устав, которым строго-настрого было запрещено посвящать в монахи мужчин моложе 30 лет.
Лишь по достижении необходимого возраста он был удостоен пострига и принял новое имя – Серафим. А через год был посвящен в сан иеродиакона. Говорят, ему не однажды бывали видения: во время службы Серафим видел ангелов, которые молились вместе с братией. А однажды он даже видел Иисуса Христа, идущего по воздуху от западных дверей храма.
В 1793 году преподобный Серафим был рукоположен в сан иеромонаха и продолжил службу в храме. Затем он обратился к отцу Пахомию за благословением на пустынножительство и получил его перед самой смертью настоятеля.
Так он стал жить в келье, расположенной в нескольких километрах от монастыря. В обители он появлялся лишь по субботам, причащался и шел назад – в любую погоду.
Пост его был очень строг: Серафим ел только один раз в сутки, а по средам и пятницам совсем воздерживайся от пищи. Одеждой ему многие годы служил один и тот же белый полотняный балахон; носил он также старую камилавку и лапти, а в ненастную погоду – подрясник из черного толстого сукна, кожаную полумантию и бахилы.
Келья его не отапливалась даже в зимние морозы. Спал он, сидя на полу, прислонившись спиной к стене либо положив под голову камень или поленья, и делал это «ради умерщвления страстей».
Вскоре молва о пустыннике распространилась далеко за пределы монастыря. К Серафиму стали приходить за советом не только монахи, но и миряне. Это сильно отвлекало его, и он вначале запретил приходить к келье женщинам, а после – и всем остальным.
Но однажды к нему нагрянули разбойники и потребовали денег: дескать, тебе мирские носят. А когда Серафим сказал, что ничего не имеет, набросились на него и сильно избили. Видимо, они даже думали, что убили монаха, и бросили его в сенях. Однако, обыскав келью и ничего не обнаружив, кроме нескольких картофелин, разбойники убрались восвояси.
Придя в себя, Серафим, весь в крови, с поломанными ребрами и пробитой головой, добрался до монастыря, где и упал в забытьи. Лечение его продолжалось около пяти месяцев, после чего отец Серафим снова вернулся в свою келью.
Он пробыл там еще несколько лет, после чего вернулся в монастырь, где и начала принимать прихожан, давая им советы по всем случаям жизни. Помогал находить угнанных лошадей и прочий скот, лечил наложением рук, а то и просто давал разумные советы.
Но иногда он предсказывал и развитие событий мирового масштаба. Так, к примеру, известно пророчество Серафима Саровского о трагических событиях русской революции: «…произойдет великая продолжительная война и страшная революция в России, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужаснейшее: бунты разинский, пугачевский, французская революция – ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных Отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей, осквернение церквей Господних; уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются».
В царской семье Романовых бытовало предание о предсказании Серафима Саровского, касавшееся судьбы династии, оно было записано одним отставным генералом и по воле Александра III должно было храниться в архиве жандармского корпуса. Однако, когда было дано высочайшее повеление разыскать столь важный документ, его там не оказалось.
Николай II, имевший достаточно оснований беспокоиться о будущем своей фамилии, продолжил поиски пророчества. В конце концов искомую бумагу обнаружили в департаменте полиции. Можно понять волнение, с которым царь читал строки, относящиеся к его правлению. «В царствование сего монарха, – гласило пророчество, – будут несчастья и беды народные. Настанет смута великая внутри государства, отец поднимется на сына и брат на брата…» Были там и слова, посвященные «войне неудачной», что могло быть отнесено к войне с Японией.
Умер Серафим Саровский в 1833 году в той же келье, где прожил многие годы. Со временем он был причислен к лику святых, и в июле 1903 года были открыты мощи преподобного старца. В советские времена их след затерялся, и они были вновь обнаружены лишь в 1990 году в Казанском соборе Ленинграда и ныне покоятся в Дивеевско-Троицком соборе Нижегородской области. Православная церковь отмечает обретение мощей преподобного Серафима, Саровского чудотворца, 19 июля по старому стилю, т. е. 1 августа по новому.
Город же Саров с 1946 года на 50 лет исчез с географических карт. Дело в том, что после войны там был образован ядерный научно-исследовательский центр, называвшийся сначала Арзамас-75, потом Арзамас-16. Сам город в 1954 году закрытым постановлением правительства РСФСР был переименован в Кремлев, и лишь недавно ему возвращено историческое название.
| |
Таинственное в истории обладает могущественной притягательной силой. Кто из нас не знает людей, которые готовы были бы на большие жертвы для того, чтобы разрешить, например, вопрос не только о Димитрии Самозванце, но и о какой-нибудь железной маске?
К интереснейшим загадкам русской истории принадлежат народные легенды, сложившиеся вокруг личности императора Александра I.
В весьма ценной статье А.В. Половцева, появившейся в «Московских ведомостях» после безвременной кончины Н.К. Шильдера, есть в высшей степени любопытные указания на таинственную связь Александра I с личностью загадочной - Федором Кузьмичом, которого народная молва считает Александром I, решившимся будто бы оставить царский венец, чтобы в земном уничижении спасать свою душу. О том, как относился Шильдер к этой легенде, можно сказать, что он веря не верил - и не веря верил ей.
Александр I
Пишущему эти строки довелось слышать мало кому, вероятно, известный рассказ о таинственном свидании императора Александра I с великим старцем Серафимом, рассказ, отчасти соответствующий знаменитой легенде о Федоре Кузьмиче.
Рассказ этот передан мне ныне покойным М.П. Гедеоновым, человеком, весьма интересовавшимся вопросами религии и жизнью таких людей, как отец Серафим, и обладавшим многими сведениями, никогда не оглашенными в печати. Ему, в свою очередь, рассказывал об этом офицер-моряк Д., впоследствии принявший монашество. Д. же слышал об этом в Сарове от инока весьма престарелого, который сам-де был свидетелем этого события и умер вскоре после того, как передал о нем Д., бывшему тогда еще моряком.
Как мне лично ни кажется рассказ этот маловероятным, я решаюсь передать его как интересную легенду о столь интересных людях.
В 1825 году или около того старец Серафим однажды обнаружил будто бы какое-то беспокойство, замеченное монахом, рассказывавшим об этом впоследствии моряку Д. Он точно ожидал какого-то гостя, прибрал свою келью, собственноручно подмел ее веником. Действительно, под вечер в Саровскую пустынь прискакал на тройке военный и прошел в келью отца Серафима. Кто был этот военный, никому не было известно - никаких предварительных предупреждений о приезде незнакомца сделано не было.
Преподобный Серафим Саровский
Между тем великий старец поспешил навстречу гостю на крыльцо, поклонился ему в ноги и приветствовал его словами: «Здравствуйте, великий государь!» Затем, взяв приезжего за руку, отец Серафим повел его в свою келью, где заперся с ним. Они пробыли там вдвоем в уединенной беседе часа два - три.
Когда они вместе вышли из кельи и посетитель отошел уже от крыльца, старец сказал ему вслед:
Сделай же, государь, так, как я тебе говорил.
Такова легенда.
Гедеонов объяснял, что та душевная тягота, которую государь испытывал, взойдя после 1812 года на вершину человеческой славы, но не найдя в этой земной славе душевного удовлетворения, те разочарования в государственных системах, в людях, все эти страдания усталого его сердца, от которых Александр искал духовного лекарства, привели его в Саров, где отец Серафим вложил-де в него мысль о том, чтобы подвигом земного уничижения утолить жажду его рвавшейся к Богу и томившейся в мире души.
Гедеонов добавлял еще, что приехал Александр I в Саров из Нижнего и что будто бы действительно император раз из Нижнего исчез на 1-2 суток неизвестно куда. Он вспомнил, будто ему действительно довелось читать, что, или едучи в Таганрог, или за несколько лет до того Александр был в Нижнем.
На мои некоторые возражения, например, что государю незачем было тайно ехать в Саров и что его исчезновение на целые сутки или более из Нижнего не могло бы остаться незамеченным, Гедеонов отвечал, что интересное событие этого тайного посещение вполне-де соответствовало характеру Александра. Государь не только- де любил таинственность, но и был приучен к ней обстоятельствами своей молодости.
При этом Гедеонов сослался на интересные рассказы Павла Кутлубицкого, бывшего генерал-адъютантом при Павле («Русский архив», 1866 г.), где передается, как Кутлубицкий перед коронацией был послан с поручением государя в Москву. Вернулся Кутлубицкий в Петербург в десятом часу вечера и был принят государем. Когда он уходил от государя, камер-лакей успел ему шепнуть, что имеет до него тайное поручение, и в другой комнате передал ему просьбу наследника зайти к нему тотчас по возвращении из Москвы, хотя бы ночью. Через несколько минут он был принят Александром Павловичем в очень оригинальной обстановке. В спальне теплилась лишь лампадка, наследник, лежавший в постели, спросил его, зачем государь посылал его в Москву. Кутлубицкий открыл это лишь тогда, когда наследник поклялся на образ сохранить эту тайну.
«Далее, - продолжал Гедеонов защищать свой рассказ, - известно, как любил Александр беседы со знаменитыми старцами. Дошел до нас его интересный разговор с известным своим благочестием наместником Киево-Печерской лавры Антонием (скончался в сане архиепископа Воронежского). В Киеве ночью он посетил слепого старца, прозорливого Вассиана, который сразу назвал его по имени; перед последним отъездом из Петербурга он посетил схимника, жившего в Александре - Невской лавре. Это последнее посещение произвело такое впечатление на современное общество, что есть старинные гравюры, воспроизводящие это посещение. Нечего уж говорить о сношениях с Фотием, которого государь видел тайно».
Весьма поэтому понятно, - утверждал Гедеонов, - что государь мог сильно желать свидания и беседы с отцом Серафимом.
Тогда я спросил:
Ведь отец Серафим жил в отдаленнейшей, глухой пустыни. Как же мог государь услышать о нем?
У собеседника моего на все, по-видимому, был заготовлен ответ. Он стал объяснять так:
Человек, бывший поверенным духовных стремлений государя, князь А.Н. Голицын, которому невозможно было не знать об отце Серафиме, едва ли бы стал вследствие своего ясно выраженного протестантствующего направления говорить государю об отце Серафиме. Но государь мог слышать о нем и от других. В числе лиц, упоминаемых в жизнеописаниях отца Серафима как его посетителях, находим довольно имен русской знати, некоторые из которых сами были на виду, другие же, живя в поместьях, могли, тем не менее, иметь связи, друзей и родных при дворе.
В числе лиц, имевших отношение к Сарову и Дивееву, Гедеонов упомянул представителей родов князей Голицыных, Ладыженских, Татищевых, Корсаковых, Извольских, Сипягиных, Колычевых, Чемодановых, Муравьевых, Еропкиных, Енгалычевых, Михайловских-Данилевских.
Весьма изобретательный в предположениях, Гедеонов указывал, что в течение нескольких лет государя в его частых по России путешествиях при крайне ограниченной свите сопровождал вместе с генерал-адъютантом князем Волконским флигель-адъютант Михайловский-Данилевский, часто имевший случаи беседовать с государем и, конечно знавший о Сарове, так как неподалеку, в Пензенской губернии, лежали поместья его жены и в Саров ездили ее родные (Чемодановы), а впоследствии - и дети Данилевского.
Во всяком случае, от тех или других лиц, но государь - так выходило со слов Гедеонова - мог слышать об отце Серафиме и, вероятнее всего, слышал о нем.
Он говорил еще, что изображение отца Серафима висело всегда у упомянутого выше генерала Кутлубицкого. Наконец, у отца Серафима был раз великий князь Михаил Павлович, правда, уже по кончине своего старшего брата, а именно в 1826 году - тоже совпадение, по мнению Гедеонова, небезынтересное.
Я передал здесь рассказ, как его слышал, и высказал те соображения, на которые опирался мой мистический собеседник и которые все-таки мне казались недостаточными.
Что отец Серафим по прозорливости своей знал заранее о приезде государя, если бы государь пришел к нему, и что он сразу назвал его - это, конечно, наименее вызывает сомнения.
Отец Серафим обладал необыкновенным даром прозорливости. Он очень часто называл по имени лиц, которые в первый раз его видели; исповедуя, вслух говорил человеку все его грехи с детства, видел чужое будущее так же ясно, как свое прошлое, написал поздравление архиепископу Воронежскому Антонию с открытием мощей святителя Митрофана, когда об этом ничего не было известно, предсказал события Крымской войны, отделенной двумя десятками лет от его кончины («На Россию восстанут три державы и сильно изнурят ее, но Бог помилует ее за православие»).
Так что казалось бы странным не то, что он узнал государя, а то, если бы он не узнал его.
Не будучи в состоянии верить этой легенде, я, тем не менее, мечтал: как бы хорошо было, если бы это действительно случилось, если бы император Александр принял благословение старца Серафима и беседовал с ним! Так иногда, увидев счастливый сон, мы жаждем, чтобы это было действительностью, даже если сон относится к прошлому.
Что-то таинственное связывает преподобного Сергия и отца Серафима, быть может, величайшего после преподобного Сергия праведника русского народа или даже равного ему. Отец Серафим родился близ храма преподобного Сергия, лег в могилу с финифтяной иконой преподобного Сергия, положенной, по его завещанию, ему на грудь; наконец, именно отец Серафим представляет собой такое же удивительное, чрезвычайное, выходящее из всяких рамок явление в духовной жизни русской земли, как преподобный Сергий, стоящий особняком среди русских святых. И вот, как некогда с преподобным Сергием близки были вожди русского народа, так же хочется верить в близость к «убогому Серафиму», величайшему из людей отечественной Церкви за последние века, современного ему вождя русского народа и носителя идеалов этого народа...
Глава 6. Легенда о старце Серафиме Саровском, императоре Александре I и императрице Елизавете Алексеевне
Таинственное в истории обладает могущественной притягательной силой. Кто из нас не знает людей, которые готовы были бы на большие жертвы для того, чтобы разрешить, например, вопрос не только о Димитрии Самозванце, но и о какой-нибудь железной маске?
К интереснейшим загадкам русской истории принадлежат народные легенды, сложившиеся вокруг личности императора Александра I.
В весьма ценной статье А.В. Половцева, появившейся в "Московских ведомостях" после безвременной кончины Н.К. Шильдера, есть в высшей степени любопытные указания на таинственную связь Александра I с личностью загадочной Федором Кузьмичом, которого народная молва считает Александром I, решившимся будто бы оставить царский венец, чтобы в земном уничижении спасать свою душу. О том, как относился Шильдер к этой легенде, можно сказать, что он веря не верил и не веря верил ей.
Пишущему эти строки довелось слышать мало кому, вероятно, известный рассказ о таинственном свидании императора Александра I с великим старцем Серафимом, рассказ, отчасти соответствующий знаменитой легенде о Федоре Кузьмиче.
Рассказ этот передан мне ныне покойным М.П. Гедеоновым, человеком, весьма интересовавшимся вопросами религии и жизнью таких людей, как отец Серафим, и обладавшим многими сведениями, никогда не оглашенными в печати. Ему, в свою очередь, рассказывал об этом офицер-моряк Д., впоследствии принявший монашество. Д. же слышал об этом в Сарове от инока весьма престарелого, который сам-де был свидетелем этого события и умер вскоре после того, как передал о нем Д., бывшему тогда еще моряком.
Как мне лично ни кажется рассказ этот маловероятным, я решаюсь передать его как интересную легенду о столь интересных людях.
В 1825 году или около того старец Серафим однажды обнаружил будто бы какое-то беспокойство, замеченное монахом, рассказывавшим об этом впоследствии моряку Д. Он точно ожидал какого-то гостя, прибрал свою келью, собственноручно подмел ее веником. Действительно, под вечер в Саровскую пустынь прискакал на тройке военный и прошел в келью отца Серафима. Кто был этот военный, никому не было известно никаких предварительных предупреждении о приезде незнакомца сделано не было.
Между тем великий старец поспешил навстречу гостю на крыльцо, поклонился ему в ноги и приветствовал его словами: "Здравствуйте, великий государь!" Затем, взяв приезжего за руку, отец Серафим повел его в свою келью, где заперся с ним. Они пробыли там вдвоем в уединенной беседе часа два-три.
Когда они вместе вышли из кельи и посетитель отошел уже от крыльца, старец сказал ему вслед:
Сделай же, государь, так, как я тебе говорил.
Такова легенда.
Гедеонов объяснял, что та душевная тягота, которую государь испытывал, взойдя после 1812 года на вершину человеческой славы, но не найдя в этой земной славе душевного удовлетворения, те разочарования в государственных системах, в людях, все эти страдания усталого его сердца, от которых Александр искал духовного лекарства, привели его в Саров, где отец Серафим вложил-де в него мысль о том, чтобы подвигом земного уничижения утолить жажду его рвавшейся к Богу и томившейся в мире души.
Гедеонов добавлял еще, что приехал Александр I в Саров из Нижнего и что будто бы действительно император раз из Нижнего исчез на 1-2 суток неизвестно куда. Он вспомнил, будто ему действительно довелось читать, что, или едучи в Таганрог, или за несколько лет до того Александр был в Нижнем.
На мои некоторые возражения, например, что государю незачем было тайно ехать в Саров и что его исчезновение на целые сутки или более из Нижнего не могло бы остаться незамеченным, Гедеонов отвечал, что интересное событие этого тайного посещение вполне-де соответствовало характеру Александра. Государь не только-де любил таинственность, но и был приучен к ней обстоятельствами своей молодости.
При этом Гедеонов сослался на интересные рассказы Павла Кутлубицкого, бывшего генерал-адъютантом при Павле ("Русский архив", 1866 г.), где передается, как Кутлубицкий перед коронацией был послан с поручением государя в Москву. Вернулся Кутлубицкий в Петербург в десятом часу вечера и был принят государем. Когда он уходил от государя, камер-лакей успел ему шепнуть, что имеет до него тайное поручение, и в другой комнате передал ему просьбу наследника зайти к нему тотчас по возвращении из Москвы, хотя бы ночью. Через несколько минут он был принят Александром Павловичем в очень оригинальной обстановке. В спальне теплилась лишь лампадка, наследник, лежавший в постели, спросил его, зачем государь посылал его в Москву. Кутлубицкий открыл это лишь тогда, когда наследник поклялся на образ сохранить эту тайну.
"Далее, продолжал Гедеонов защищать свой рассказ, известно, как любил Александр беседы со знаменитыми старцами. Дошел до нас его интересный разговор с известным своим благочестием наместником Киево-Печерской лавры Антонием (скончался в сане архиепископа Воронежского). В Киеве ночью он посетил слепого старца, прозорливого Вассиана, который сразу назвал его по имени; перед последним отъездом из Петербурга он посетил схимника, жившего в Александро-Невской лавре. Это последнее посещение произвело такое впечатление на современное общество, что есть старинные гравюры, воспроизводящие это посещение. Нечего уж говорить о сношениях с Фотием, которого государь видел тайно".
Весьма поэтому понятно, утверждал Гедеонов, что государь мог сильно желать свидания и беседы с отцом Серафимом.
Тогда я спросил:
Ведь отец Серафим жил в отдаленнейшей, глухой пустыни. Как же мог государь услышать о нем?
У собеседника моего на все, по-видимому, был заготовлен ответ. Он стал объяснять так:
Человек, бывший поверенным духовных стремлений государя, князь А.Н. Голицын, которому невозможно было не знать об отце Серафиме, едва ли бы стал вследствие своего ясно выраженного протестантствующего направления говорить государю об отце Серафиме. Но государь мог слышать о нем и от других. В числе лиц, упоминаемых в жизнеописаниях отца Серафима как его посетителях, находим довольно имен русской знати, некоторые из которых сами были на виду, другие же, живя в поместьях, могли, тем не менее, иметь связи, друзей и родных при дворе.
В числе лиц, имевших отношение к Сарову и Дивееву, Гедеонов упомянул представителей родов князей Голицыных, Ладыженских, Татищевых, Корсаковых, Извольских, Сипягиных, Колычевых, Чемодановых, Муравьевых, Еропкиных, Енгалычевых, Михайловских-Данилевских.
Весьма изобретательный в предположениях, Гедеонов указывал, что в течение нескольких лет государя в его частых по России путешествиях при крайне ограниченной свите сопровождал вместе с генерал-адъютантом князем Волконским флигель-адъютант Михайловский-Данилевский, часто имевший случаи беседовать с государем и, конечно знавший о Сарове, так как неподалеку, в Пензенской губернии, лежали поместья его жены и в Саров ездили ее родные (Чемодановы), а впоследствии и дети Данилевского.
Во всяком случае, от тех или других лиц, но государь так выходило со слов Гедеонова мог слышать об отце Серафиме и, вероятнее всего, слышал о нем.
Он говорил еще, что изображение отца. Серафима висело всегда у упомянутого выше генерала Кутлубицкого. Наконец, у отца Серафима был раз великий князь Михаил Павлович, правда, уже по кончине своего старшего брата, а именно в 1826 году тоже совпадение, по мнению Гедеонова, небезынтересное.
Я передал здесь рассказ, как его слышал, и высказал те соображения, на которые опирался мой мистический собеседник и которые все-таки мне казались недостаточными.
Что отец Серафим по прозорливости своей знал заранее о приезде государя, если бы государь пришел к нему, и что он сразу назвал его это, конечно, наименее вызывает сомнения.
Отец Серафим обладал необыкновенным даром прозорливости. Он очень часто называл по имени лиц, которые в первый раз его видели; исповедуя, вслух говорил человеку все его грехи с детства, видел чужое будущее так же ясно, как свое прошлое, написал поздравление архиепископу Воронежскому Антонию с открытием мощей святителя Митрофана, когда об этом ничего не было известно, предсказал события Крымской войны, от деленной двумя десятками лет от его кончины ("На Россию восстанут три державы и сильно изнурят ее, но Бог помилует ее за православие").
Так что казалось бы странным не то, что он узнал государя, а то, если бы он не узнал его.
Не будучи в состоянии верить этой легенде, я, тем не менее, мечтал: как бы хорошо было, если бы это действительно случилось, если бы император Александр принял благословение старца Серафима и беседовал с ним! Так иногда, увидев счастливый сон, мы жаждем, чтобы это было действительностью, даже если сон относится к прошлому.
Что-то таинственное связывает преподобного Сергия и отца Серафима, быть может, величайшего после преподобного Сергия праведника русского народа или даже равного ему. Отец Серафим родился близ храма преподобного Сергия, лег в могилу с финифтяной иконой преподобного Сергия, положенной, по его завещанию, ему на грудь; наконец, именно отец Серафим представляет собой такое же удивительное, чрезвычайное, выходящее из всяких рамок явление в духовной жизни русской земли, как преподобный Сергий, стоящий особняком среди русских святых. И вот, как некогда с преподобным Сергием близки были вожди русского народа, так же хочется верить в близость к "убогому Серафиму", величайшему из людей отечественной Церкви за последние века, современного ему вождя русского народа и носителя идеалов этого народа...
Теперь легенда об императрице Елизавете Алексеевнe, которая мне кажется совершенно уж невероятной.
Как подробно ни описывают ее кончину в городе Белеве Тульской губернии по пути из Таганрога в Петербург, куда она спешила для свидания с императрицей-матерью, в смерти ее любители таинственности находят что-то загадочное.
В половине 80-х годов в "Русской старине", кажется, была помещена интересная статья о кончине императрицы с указанием на то, что много в этой кончине было странного. Некоторые же современники, начитавшиеся, вероятно, романов с тайнами и превращениями, шли дальше: они утверждали, что императрица вовсе и не умирала в Белеве, что она осталась жива и так же, как царственный ее супруг, посвятила себя духовным подвигам.
Мне пришлось слышать следующий рассказ от одного почтенного старика, весьма заслуженного человека, с большим родством, страстного защитника легенды о Федоре Кузьмиче.
Будучи мальчиком и проводя лето в деревне Тульской губернии, он как-то был в Белеве, где его сводили посмотреть дом, в котором скончалась императрица Елизавета Алексеевна.
Через некоторое время он увидел свою бабушку, г-жу А-ну, которой рассказал о том, что видел в Белеве.
Бабушка слушала-слушала его рассказ, потом наклонилась к нему и прошептала: "Знай, голубчик, что никакая императрица в Белеве не умирала. Императрица Елизавета Алексеевна жива".
Что же сказать на это, кроме того, что почтенная старушка давала много свободы своему воображению!
Из совершенно другого источника я слышал и о дальнейшей части легенды об участи императрицы Елизаветы Алексеевны.
Само имя Вера, знаменующее то, ради чего предпринят был столь великий подвиг, и отчество, совпадающее с именем императора, наводят этих легковерных предполагателей на некоторые мысли.
Говорили мне, что в Петербурге начинают интересоваться личностью Веры Александровны и что недавно в Петербурге были затребованы фотографии с немногих оставшихся после Веры Александровны вещей.
Я лично не вижу ни малейшей черты в том немногом, что известно о жизни Веры Александровны, говорящей в защиту этой по меньшей мере смелой легенды. Что Вера Александровна, как можно было судить по ее внешности, привычкам, манерам, была женщина высшего круга, это несомненно, но это еще ровно ничего не доказывает, так же как и сказанные раз ее молчаливыми устами слова: "Я прах земли. Но родители мои были так богаты, что я горстью выносила золото Для раздачи бедным. Крещена я на Белых Берегах". Наконец, можно указать на то, что Вера Александровна была лет на 20 моложе императрицы. А портрет? Мы не узнаем в гробу хорошо нам известных лиц. Как же судить по покойнице, надеясь узнать в ней женщину, которой мы знаем лишь портреты, сделанные за несколько десятков лет до того!
Пишущий эти строки не счел возможным по маловероятности их даже упомянуть об этих слухах при составлении статей в названной выше книге. И сейчас привожу их не в виде исторической справки, не в виде смелого исторического предположения, а совсем с иной целью.
К вопросу о псевдоцерковном мифотворчестве
В последнее время в ряде изданий появились подборки пророческих высказываний подвижников благочестия, в частности великого Саровского старца преподобного Серафима. Поток подобных пророчеств особенно захлестнул читателей накануне празднования 100-летия канонизации батюшки Серафима.
Известно, что Саровский Чудотворец обладал великим даром пророчества. Эти пророчества относятся как к судьбе Дивеевской обители, так и к грядущим судьбам России. Многие из них собраны в труде митрополита Серафима (Чичагова) "Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря" (1896, 1903) и в книгах Сергея Александровича Нилуса "Великое в малом" (1903, 1905), "На берегу Божией реки" (том 2, Сан-Франциско, 1969). Однако отыскиваются и новые тексты, существенно дополняющие собрание пророчеств Преподобного.
Одной из последних находок явились два документа, обнаруженные в бумагах священника Павла Флоренского. При рассмотрении их оказалось, что попали они к о. Павлу, возможно, не без помощи С.А. Нилуса (1862-1929), близко знавшего Елену Ивановну Мотовилову (+1910), вдову "служки Серафимова", Николая Александровича Мотовилова (1808-1879), благодетеля Дивеевской обители. Н.А. Мотовилов (человек, мягко говоря, не без странностей, ныне широко известен среди православных как собеседник Преподобного, доверившего ему сокровенные мысли о цели христианской жизни), оставил многочисленные записки, в которых излагал содержание бесед и высказываний старца Серафима. Недавно к этому корпусу текстов добавилась еще и переписка Мотовилова с императорами Николаем I и Александром II (опубликована мною в книге "Служка Божией Матери и Серафимов". М., 1996). В переписке также имеются предречения Преподобного о грядущих российских и всемирных событиях.
Самым пристальным читателем и притом самым авторитетным публикатором Мотовилова был С.А. Нилус. Именно ему в 1902 году Елена Ивановна передала для разбора короб рукописей своего покойного мужа. Из этого короба им была извлечена и опубликована знаменитая теперь беседа Преподобного "О цели христианской жизни" (первая публикация в газете "Московские ведомости", май 1903 года). "Великая Дивеевская тайна" находилась в бумагах Сергея Александровича, которые проделали длинный и трудный путь за океан, и напечатана была впервые в Сан-Франциско в 1969 году тщанием племянницы жены Нилуса, Елены Юрьевны Карцовой. Летом 1990 года мною была подготовлена к печати, а 21 сентября того же года опубликована в газете "Московский литератор" записка Н.А. Мотовилова "Антихрист и Россия" (заголовок дан публикатором), сохранившаяся в архиве о. Павла Флоренского. Эта крайне сомнительная записка достаточно широко ходила по рукам в предреволюционное время, читалась она и после ужасного Октябрьского переворота. Так, по воспоминаниям княгини Н.В. Урусовой, она видела эту записку в 1918 году у замечательного историка церковного искусства графа Ю.А. Олсуфьева, с которым встречалась тогда в Сергиевом Посаде. Из этой записки запомнилось ей предречение Преподобного "о тех ужасах и бедствиях, которые постигнут Россию, и помню только, что было там сказано и о помиловании и спасении России" (см. журнал "Русский Паломник" Валаамского общества Америки. 1990. № 2. С. 94). Приведем подлинные слова Старца из той самой записки, известной ныне под заглавием "Антихрист и Россия".
"До рождения антихриста произойдет великая и продолжительная война и страшная революция в России, по точному выражению отца Серафима, превышающая всякое воображение человеческое, ибо кровопролитие будет ужасное: бунты разинский, пугачевский, Французская революция - ничто в сравнении с тем, что будет с Россией. Произойдет гибель множества верных Отечеству людей, разграбление церковного имущества и монастырей, осквернение церквей Господних; уничтожение и разграбление богатства добрых людей, реки крови русской прольются. Но Господь помилует Россию и приведет ее путем страданий к великой славе". Это пророчество святого Серафима не вызывает сомнения в подлинности его слов, ибо Н.А. Мотовиловым помечено: "по точному выражению о. Серафима". Но далее в той же записке следуют рассуждения самого Мотовилова о всероссийском, всеславянском царстве Гога и Магога, "пред которым в трепете все народы будут", о переделе мира и невиданном расширении Российской Империи, о рождении антихриста "между Петербургом и Москвой, в том великом городе, который назван будет "Москво-Петроградом", о созыве Восьмого Вселенского Собора "для окончательного проклятия всего масонства и всех подобных партий", цель которых "подчинить весь мир антихристианству, в лице единовластного самодержавного царя, царя Богоборного, одного над всем миром", антихристу. Далее в записке повествуется о том, что "евреи и славяне суть два народа судеб Божиих, сосуды и свидетели Его, ковчеги нерушимые, прочие же все народы как бы слюна, которую извергает Господь из уст Своих". Эти мессианские народы, по мнению Мотовилова, возлюбленные перед Богом, но во времена антихриста лишь славяне "удостоятся великого благодеяния Божия" за то, что не приняли сына погибели. И воцарится русский "всемогущественный язык на земле, и другого царства более всемогущественного, Русско-Славянского, не будет на земле". Подчеркнем еще раз, что эти "пророчества" к преподобному Серафиму не имеют никакого отношения!
Рассуждения Н.А. Мотовилова на эсхатологическую тему вполне соответствуют его умонастроению 60-х годов XIX века, когда создавались им "Великая Дивеевская тайна", дополнение к ней и эта записка. Приписывать его рассуждения о "всеславянском царстве Гога и Магога" преподобному Серафиму нет никаких оснований. К сожалению, некоторые около церковные издания делают это, приписывая преподобному Серафиму слова, которых он не изрекал. Передергивания подобного рода наблюдаются, к примеру, на страницах журнала "Первый и последний", выходящего под редакцией В. Г. Манягина (материал был перепечатан из газеты "Русь Православная", 2003, № 5-6). В номере 5 (9) за 2003 год на странице 6-й после все того же рассуждения Мотовилова о всероссийском, всеславянском царстве Гога и Магога читаем: "Соединенными силами России и других народов Константинополь и Иерусалим будут полонены. При разделе Турции она почти вся останется за Россией..." Одним росчерком пера преподобному Серафиму влагают в уста то, чего он не изрекал. Панславизм, как идейное течение, главенствовал в среде русских просвещенных людей в основном в 60-е годы XIX столетия, в годы, когда Н.А. Мотовилов воссоздавал по памяти подробности устного общения с великим саровским прозорливцем, сбиваясь при этом на высказывания других подвижников благочестия. В случае с его запиской "Антихрист и Россия" однозначно угадываются эсхатологические рассуждения другого человека, возможно Антония Воронежского, архиерея великого и человека тонкого ума. Об этом намекает и сам Мотовилов, указывая дату написания своей записки 1834 годом, временем своей поездки в Воронеж, когда и состоялась его беседа с епископом Антонием. Заметим дату: 1834 год, время, когда уже давно не было в живых старца Серафима (скончался 1 января 1833 года). Так что не изрекал Преподобный и того, что сказано в последнем абзаце записки Н.А. Мотовилова: "Во Израиле родился Иисус Христос, истинный Богочеловек, Сын Бога наитием Св. Духа, а среди славян и русских родится истинный антихрист: бесочеловек, сын блудницы Данова поколе ния и сын диавола через искусственное переселение к ней семени мужеского, с которым вместе вселится в утробу ея дух тьмы. Но некто из русских, доживши до рождества антихриста, подобно Симеону Богоприим-цу, благословившему Отрока Иисуса и возвестившему о рождении Его миру, проклянет рожденного антихриста и возвестит миру, что он есть настоящий антихрист". Эта стилистическая фигура целиком принадлежит самому Мотовилову и никому другому, ибо наши духоносцы свои выводы делали на основе Священного Писания и учения святых Отцов, и ежели присовокупляли собственные суждения по тому или иному вопросу, то они нисколько не противоречили православному священному Преданию. В силу священного Предания антихрист родится не в среде славянских народов, а будет поставлен от евреев, возгнетающих "тайну беззакония". Надо сказать, что первым, кто предостерегал от неправильного понимания записки Мотовилова "Антихрист и Россия", был Михаил Шумский. Он по свежим следам публикации документа в "Московском литераторе" сразу выступил в той же газете со своим несколько раздраженным, но по сути правильным письмом.
Если рассматривать записку Н.А. Мотовилова "Антихрист и Россия" в целом, то кроме первого абзаца, процитированного в самом начале настоящего обзора, великому Саровскому старцу ничего другого не принадлежит, в том числе и мысль о созыве в конце времен Восьмого Вселенского Собора "для объединения и воссоединения Святых Божиих Церквей". Согласно православному Преданию и высказываниям многих подвижников благочестия, так называемый "Восьмой Вселенский Собор" будет собором экуменическим и обновленческим. Так что будем бдительны. Заметим, что и в письме Мотовилова к Императору Александру II звучала та же его мысль (см.: "Служка Божией Матери и Серафимов"). Особенно настойчиво проповедовал Саровский старец гибельность либеральных путей устроения русской государственности. Рассуждения же о единении славянских народов вызывают большие сомнения в принадлежности их преподобному Серафиму. Схожесть с той же мотовиловской запиской обнаруживается и в публикации журнала "Душеполезное чтение" за 1912 год (ч. 2, с. 493). Там, в частности, некий журналист Потапов со слов жены Мотовилова писал: "Все то, что носит название "декабристов" "реформаторов" и, словом, принадлежит к "бытоулучшательной партии" - есть истинное антихристианство, которое, развиваясь, приведет к разрушению Христианства на земле и отчасти Православия и закончится воцарением антихриста над всеми странами мира, кроме России, которая сольется в одно целое с прочими славянскими странами и составит громадный народный океан, пред которым будут в страхе прочие племена земные. И это так верно, как дважды два - четыре". Впрочем, публикация эта делалась опять же на основании мотовиловских записей, и приписывать ее авторство преподобному Серафиму невозможно: во времена Преподобного бунтовщиков "декабристами" не называли; термин "декабристы" вошел в обиход только спустя несколько десятилетий!
Наибольшие сомнения вызывают некоторые нарративные, по-другому - устные источники. Особенно часто их используют, когда речь заходит о предречениях святого Серафима относительно судьбы последнего царя Николая II. Тут в ход пускается и анонимное свидетельство, выхваченное из книжки либерального историка С.П. Мельгунова "Последний Самодержец", выпущенной в свет между Февралем и Октябрем 1917 года, в пору безудержного шельмования Государя Императора и его семьи. Предречение Преподобного относительно Царя Николая II будто бы гласило: "В начале царствования сего Монарха будут несчастия и беды народные. Будет война неудачная. Настанет смута великая внутри государства, отец поднимется на сына и брат на брата. Но вторая половина правления будет светлая и жизнь Государя долговременная". Намеки на долговременную вторую половину правления Николая II не оправдались! И это не удивительно: ведь преподобный Серафим, если верить Мотовилову, высказывался так, подразумевая царствование Николая I: в его правление были и дворянский бунт, и бедственная чума 1830 года, и неудачная Крымская война. Об этом и говорилось в письме Н.А. Мотовилова к Александру II. А Мельгунов, не имея документа, опирается на устное придание. "Текст этого предсказания, - поясняет он в своей книжке, - был якобы записан каким-то генералом и для сохранности положен в архив Жандармского корпуса. Говорят, что Александр III тщетно искал этот документ - пророчество касалось всех царствований, но когда догадались обратиться в Департамент полиции, то желанная бумага нашлась". Правильно пишет - бумага нашлась! Только отыскалась она не в царствование Александра III, а в 1906 году. И искали ее по требованию Императрицы Александры Федоровны, пожелавшей прочесть пророчества Преподобного Дому Романовых. Ведь об этом пророчестве настойчиво твердила молва, говорилось даже о некоем письме старца Серафима, адресованном лично Николаю II. Запрос Императрицы поступил к архивистам, и они стали искать. Никакого личного письма Старца к Императору Николаю Александровичу, прославившему "убогого Серафима", не оказалось, зато отыскались те самые письма Н.А. Мотовилова к Николаю I и Александру II, о которых упоминалось выше. Письма эти отложились в архиве Третьего отделения Канцелярии Его Императорского Величества (по Мельгунову - в архиве Жандармского корпуса). В письмах были подчеркнуты строчки, содержащие предречения Императору Николаю I, но, возможно, представлявшие интерес и для текущего царствования. Если все подчеркнутые строчки собрать, то получался единый текст, который при желании и неудержимой фантазии можно было бы назвать письмом святого Серафима Императору Николаю II. Назвать так при большом желании можно, но ответственные историки любят точность, и предречения, сделанные для другого Императора и для другого царствования, нельзя произвольно переносить из эпохи в эпоху. Вторая половина царствования - светлая - может быть и у Императора Николая I. Ведь он был поистине великий правитель и несравненной святости государственный муж. Его преданность Православию и русской духовной культуре - вне сомнения. Оттого-то и не напрасно уповают православные люди, что этот Император будет прославлен в лике святых. Вся либеральная грязь, нанесенная врагами веры православной и Отечества на светлый лик этого великого и благочестивого человека, уже отпала. Люди отвыкают ходить на масонском поводке, а кто уже отвык, тот чтит своего великого Императора. Конечно, между двумя Николаями, между двумя великими Монархами - много общего, как есть много общего и между их одноименными Августейшими супругами. И то, что святой относил к одному из них, можно при желании отнести и к другому. Но только "при желании", а этого для точности смысла совсем недостаточно.
Приписывают иногда преподобному Серафиму его якобы сочувствие старообрядчеству. Но для этого даже и основания нет никакого! Ведь известно, что великий подвижник отводил старообрядчеству весьма скромное место в современном ему мире, сравнивая Православие с кораблем, а старообрядчество - самозваную "белокриницкую иерархию" и беспоповцев - всего лишь с утлой лодкой. А то, что он лестовку перебирал в руках, - аргумент в пользу "ревнителей древлего благочестия" совсем неубедительный, поскольку в то время, когда жил святой, лестовка была повсеместна в монастырском обиходе. Еще чаще на молитве Старец перебирал четки, он их и сам весьма умело изготавливал. До наших дней сохранились деревянные четки, сработанные святым Серафимом своеручно (выставлены на обозрение в Свято-Даниловом монастыре). Не изрекал Преподобный и каких-либо особых суждений в пользу староверов, нет на то ни письменных, ни устных, достоверных подтверждений. Существует, однако, ряд резко отрицательных высказываний преподобного Серафима в отношении старообрядчества, как например: "двуперстное сложение противно святым уставам" и многое другое. Истина неделима, и блюсти ее целокупной в лоне Российской Православной Церкви, к чему постоянно призывал старообрядцев батюшка Серафим, - обязанность всех искренно верующих в Спасителя и Бога нашего.
Да, жизнь наша сложная, а временами и весьма тяжелая, поэтому и неудивительно совсем, что люди тянутся к чуду небывалому. Иногда всего лишь лущеный слух обрастает и разукрашивается рассказами, превращаясь в устойчивый миф. А с мифами не спорят, их не пересматривают на достоверность, к ним просто привыкают. Существует, скажем, множество исторических мифов, весьма устойчивых, хотя совершенно бездоказательных и лживых. Тут и якобы имевшееся завещание Петра I, и некоторые фальсифицированные "пророчества" инока-"провидца" Авеля, и кажущаяся почти правдоподобной легенда о Федоре Кузьмиче - якобы бывшем Государе Александре I, и сваливание на Охранное отделение авторства известных "Протоколов", и выдуманный уже после кончины святого Иоанна Кронштадтского его так называемый "вещий сон", и много другой псевдо-церковной мифологии.
В около церковной литературе также не обходится без передергиваний и мифов. Так, недавно без указания места переиздана в двух частях книга "Начало и конец нашего земного мира. Опыт раскрытия пророчеств Апокалипсиса". Это достаточно объемное сочинение до революции издавалось в столице анонимно четыре раза, ныне же оно безо всяких оснований приписано святому праведному Иоанну Кронштадтскому. Приписано сочинение, которое он никогда не писал! Более того, батюшка Иоанн в одной из дневниковых записей признается: когда он прочел случайно попавшуюся книгу "Начало и конец нашего земного мира", то она ему понравилась. И даже посетовал, что не сам написал такую. Вот и все. Кто же создал этот труд? Его создателем был иеромонах Оптиной пустыни Пантелеимон, достаточно известный духовный писатель и не менее именитый переводчик (перевел 3-й том творений Симеона Нового Богослова, его гимны). Свой опыт раскрытия Апокалипсиса он издал и открыто, с указанием полного своего монашеского имени, как единственный автор. Книга выпущена в Одессе издателем Е.И. Фесенко в 1903 году.
В заключение приведем замечательные слова святителя Димитрия Ростовского: "Нe буди ми лгати на святого..." И будем помнить, что любое мифотворчество и подтасовка церковно-исторических и агиографических фактов есть тяжкий грех, способный только соблазнить верующие души и привести к нестроениям и расколам в Православной Церкви.