Три отрока в печи вавилонской. Слово о трех отроках и о печи вавилонской. Припевы и тропари к гимнам В. о

Искать огонь в печи Приход созерцания Однажды монах Гуйшань Линью посетил монаха Байчжана Хуайхая. - Кто здесь? - спросил Байчжан. - Я, Линью, - ответил Гуйшань. - Открой печь и посмотри, остался ли там еще огонь, - приказал ему Байчжан. - Нет, - ответил Гуйшань,

Причина разрушения Вавилонской башни – В конце главы «Ноах» написано так:5/ И СОШЕЛ ТВОРЕЦ ПОСМОТРЕТЬ ГОРОД И БАШНЮ, КОТОРЫЕ СТРОИЛИ СЫНЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ. /6/ И СКАЗАЛ ТВОРЕЦ: «ВЕДЬ НАРОД ОДИН, И РЕЧЬ У ВСЕХ ОДНА, И ЭТО ЛИШЬ НАЧАЛО ИХ ДЕЯНИЯ, А ТЕПЕРЬ НЕ БУДЕТ ДЛЯ НИХ НИЧЕГО

Кулич, выпеченный в печи по-старинному 1,5 кг муки, 2 стакана дрожжевой опары, 3 стакана молока жирностью 6 %, 15 яиц, отдельно белки и желтки, 1 стакан сахарного песка, 4 ст. ложки сливочного масла, толченые белые сухари, растительное масло,1. В кастрюле вскипятить молоко (пенку

1. Новое, поистине, и величайшее зрелище благочестие пред­ставляет лик трех отроков, выдержавший в Вавилоне пре­красное состязание и чудом мученичества поразивший всю все­ленную. Слава святых не ограничивается местом и память о праведных не исчерпывается временем, но «в память вечную будет праведник» (). Поэтому и в том случае, когда мученичество совершено в древнейшее время, подвиг терпе­ния воспевается во все века. Память истории сохраняет для нас события, чтение делает известными дела, а слово как на картине изображает и беззаконие тирана, и исповедание свя­тых, и печь, пылающую огнем, но не попаляющую вопреки ве­лению мучителя, и неугасимую угрозой огня веру мучеников. Впрочем, что препятствует нам изложить подвиги поистине боголюбезных и преблаженных отроков по порядку с начала? Навуходоносор царь, или вернее тиран (таково должно быть настоящее имя этого гонителя), хотя и был обладателем Ва­вилона, но по душе был варвар, а по нраву неукротим. Опьяненный великим богатством, неправдой и нечестием, он дошел до забвения своей природы и, не считая себя человеком, требовал, чтобы ему поклонялись как Богу. Развитие в нем этой чрезмерной гордости было обусловлено, с одной стороны, свойственным ему безумием, а с другой – долготерпением Божиим, потому что терпит нечестивых, попуская их нечестию для упражнения благочестивых. Сделал беззаконник золотое изображение, то есть золотую статую, и созданных по образу Божию принуждал поклоняться образу, который он сде­лал. Великое честолюбие побудило его дать своему истукану высоту шестьдесят локтей, а ширину шесть; вместе с тем он позаботился о соразмерности частей и изяществе произве­дения, чтобы не только размерами, но и красотой истукана обес­печить победу лжи, восставшей против истины. Итак, искус­ство сделало свое дело, золото блестело, вестник трубил, мучитель угрожал, печь пылала, а так называемые мусикий­ские органы возбуждали безумных к безбожию; вообще вся обстановка этого зрелища была направлена к тому, чтобы со­вершенно подавить ум зрителей. Однако, не смотря на все, нечестивое повеление не могло превозмочь над святыми. Но когда сильный поток обмана, подобно великой буре, всех увлек в пучину идолослужения, эти три прекрасные отрока, непоколебимо утвердивши себя в благочестии как бы на какой скале, устояли среди потока неправды. Они с полным правом могли говорить: «если бы не был о Господ а с нами, когда восстали люди на нас, то живых они поглотили бы нас, когда рассвирепела ярость их на нас , то вод а потопил а бы нас : но поток перешла душ а наш а, душа наша перешла чрез стремительную вод у» () . Они не были по­топлены потоком, не были унесены водою, но мужественно под­визались в благочестии и, как бы взлетев на крыльях веры, спаслись по приточнику: «спасайся, как серна из руки и как птица из руки птицелова» (.) Сети диавола были раскинуты на весь род человеческий, но отроки могли сказать о них вместе с псал­мопевцем: «падут... в сет ь свою грешни ки» ().

Три пленника, притесняемые столькими, не взирали на свою сла­бость, но твердо знали, что и ничтожнейшей искры достаточно для того, чтобы попалить и уничтожить всю силу нечестия. По­этому, будучи только втроем, они укрепляли друг друга и утверждали. Ведь они знали, что (). Они помнили, что патриарх Авраам, оставшись на всей земле един­ственным почитателем Бога, не последовал за множеством нечестивых, но ставил себе законом последование правде и благочестию, почему вполне справедливо явился добрым кор­нем, от которого произрасло столько плодов благочестия. От него и патриархи, и законодатель Моисей, и пророки, и все бо­гословы; от него же по преимуществу этот спасительный и бессмертный цвет правды – воплотившийся Спаситель; и сами три отрока сознавали свое благородное происхождение от него. Вспоминали они и Лота, который жил среди содомлян, но далеко отстоял от них своими нравами; приводили на память Иосифа, как он один во всем Египте держался целомудрия и соблюдал благочестие. Так и они, одинокие среди этого множества, раз­мышляли о том, что «тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» . Оглядываясь же на себя самих и на печь, они вспоминали, с другой стороны, что мудрость где-то говорит, что «горнило – для золота, а сердца испытывает Господь» (). Поэтому, ни труба, прозвучавшая воинственную песнь, их не устрашила, ни лира, чарующая слух, не разрушила силы благочестия, ни все прочее согласие мусикийское не расстроило их прекрасного и благозвучного согласия в благочестии, но прекрасной мелодии они противопоставили прекрасное единодушие. Когда же было возвещено о друзьях Анании, что они нарушили нечестивое повеление, тогда злоумный и нечестивый мучитель, диавольским духом надмив свою душу и, так сказать, восприняв самый вид начальника злобы, призывает их и говорит: «с умыслом ли вы, Седрах, Мисах и Авденаго, богам моим не служите, и золотому истукану, которого я поставил, не поклоняетесь» ()? Он счел их благочестие только кажущимся, и спрашивает, действительно ли дерзают противоречить царским повеле­ниям проповедники благочестия? Но ему предстояло на опыте убедиться, что люди Божии не только пренебрегают угрозами мучителя, но и самую силу огня могут попрать силою благо­честия. «Отныне, если вы готовы, как скоро услышите звук трубы, свирели, цитры, цевницы, гуслей, симфонии и всякого рода музыкальных орудий, падите и поклонитесь истукану, которого я сделал» ()

2. Хорошо выразился он о поклонении демонам: «падите и поклонитесь» . Невозможно кланяться демонам, не падая в пучину гибели, не отпадая от истины. «Если же не поклонитесь, то в тот же час брошены будете в печь, раскаленную огнем» () Во всяком случае, если есть печь, то очевидно – есть и огонь; если же есть огонь, то очевидно – горящий; но (мучитель соединяет все вместе, стараясь) увеличить и усилить угрозу, чтобы поколебать их твердость в благочестии. «В тот же час брошены будете в печь, раскаленную огнем» . До сих пор можно еще было сносить притя­зания его высокомерия, но смотри, что прибавляет он дальше: () ? Вот другой фараон: и тот ведь говорил Моисею: «кто такой Господь, чтоб я послушался голоса Его... Я не знаю , – говорит нечестивый, – Господа и Израиля не отпущу» (). О, великое высокомерие человеческое! О, великое долготерпение Божие! Изрекает человек, и сно­сит. Говорит брение, и Создатель долготерпит. Плотской язык издает звуки, и Владыка бесплотных духов снисходит, Вла­дыка, «Ты творишь Ангел ов Сво их дух ами и слуг... Сво их пламен ем огненны м» (). Благовременно при этом вспомнить слова Исаии (Сираха): «что гордится земля и пепел» ()?

Хочешь уразуметь вполне долготерпение Божие? Сообрази, насколько не­стерпимою показалась бы тебе обнаруженная здесь гордость, если бы она коснулась тебя. Случается, что кого-нибудь оскор­бит слуга; тотчас обиженный, ограждая свое достоинство сво­бодного человека, требует наказания за дерзкий поступок и подвергает обидчика беспощадной казни. Или обыкновенный частный человек нанесет оскорбление другому такому же члену общества; тотчас оскорбленный, уязвляемый обидой, спе­шит отомстить, не обращая внимания ни на общность природы, ни на равночестность всех, с полным пренебрежением к достоинству обидчика. Между тем одно достоинство равночестно­сти свойственно всему нашему роду: все мы созданы из земли и в землю обращаемся; одним, общим для всех, путем мы являемся в жизнь, и один, общий для всех, исход (пред­стоит нам). Из праха создан всякий из нас – и вот прах требует себе таких преимуществ пред равночестными. А Бог, обладая всем и по природе, и по закону, и будучи на­столько выше, насколько только можно представить Творца сравнительно с тварью, хулимый и уничижаемый безрассудными, не раздражается, но остается бесстрастным. Но затем пребы­вающих в безумии немного спустя наказывает, будучи Судией истины и Судией нелицеприятным. Он откладывает наказание, чтобы не истребить сразу всех грешников, и вооружается терпением, чтобы привлечь к покаянию. Возвратимся, однако, к предмету беседы. Человек, облеченный плотью, дерзнул сказать: «и тогда какой избавит вас от руки моей» ()?

Треблаженные отроки, слыша это, не воспротивились хуле, по­тому что и сами были проникнуты духом божественного долго­терпения, но против слов неверия возвысили голос веры и отвечали мучителю, низлагая законом беззаконие и побеждая угрозу неправды свободою правды, такими словами: «да будет известно тебе, царь, что мы богам твоим служить не будем и золотому истукану, которого ты поставил, не поклонимся» (). Оставь это безумие, о, человек, устыдись унизительного поклонения образу! Ведь если ты сам поставил изображение, то как кланяешься тому, что сделал? Кто чьим должен быть создателем – люди Бога или людей? Если твои истуканы действительно боги, то они должны быть и творцами, но – как часто мы говорили прежде, – если бы искусство не пришло на помощь людям, язычники совсем не имели бы богов. Между тем, если бы идолы обладали каким-нибудь чувством, они сами стали бы воздавать поклонение людям, которые их сделали. Закон природы – чтобы создание поклонялось Создателю, а не Создатель созданию. Поэтому мы, совоспитанные в благочестии, следуя божественному закону, «мы богам твоим служить не будем и золотому истукану, которого ты поставил, не поклонимся» (), но есть на небесах, Который избавит нас от руки твоей. Потом, чтобы не показалось, что они искушают Бога, или что пренебрегают огнем в надежде на избавление, они тотчас прибавляют: «если же и не будет того» (), то есть: если даже и не избавит, но попустит огню сжечь наши тела, то и тогда мы не изменим благочестию, потому что не за плату слу­жим Богу, но чистосердечно исповедуем истину. Услышав эту проповедь веры, мучитель еще более распаляется и приказывает разжечь печь седмерицею. Ведь чистейшее серебро должно быть очищено седмерицею: «слова Господни – слова чистые, серебро расплавленное, испытанное в земл е, сем икратно очищенное" (). Потому и печь разжжена седмерицею, чтобы святые были очи­щены седмерицею. А что святые Божии называются серебром, вспомни слова мудрости: «отборное серебро – язык праведного» (), и послушай, что говорит Иеремия о тех, кото­рые не выдержали испытания в благочестии: «отверженным серебром назовут их, ибо Господь отверг их» (). Если же слабые в благочестии оказываются серебром отверженным, то очевидно – совершенные являются серебром искушенным: в та­ком случае, чем больше разжигается печь, тем больше блеску приобретает мученичество.

Итак, три святые отрока с верою взошли в печь и попрали пламень, дыша тонким и влажным воздухом в самом пылу огня. Творец и Виновник всего умягчил жар огня и пресек попаляющую его силу, так что этим чудом на деле оправдались слова песни: «глас Господа высекает пламя огня» (). Огонь был кроток и тих и святые ликовали, наслаждаясь тем обетованием, ко­торое чрез пророка Исаию возвещает всякой душе, пол­ной веры и благочестия: "будешь ли , – говорит Он, – переходить через воды, Я с тобою, ...не обожжешься, и пламя не опалит тебя» (). Это-то обе­тование исполнилось здесь на деле. Не коснулся огонь членов святых: не опалил глаз, устремленных к благочестию и чрез красоту видимых вещей познававших Мироздателя; не повредил слуха, исполненного божественных законов; не до­стиг уст и не опалил губ, уважая языки песнословившие и самих песнопевцев. И каждый член святых имел соб­ственное охранительное средство: руки – молитвенное воздеяние и раздачу милостыни, грудь – обитающую в ней силу благочестия, чрево и подчревные члены – упражнение в благочестии, ноги – хождение в добродетели. Но нужно ли тратить время на пере­числение всего в отдельности? Ведь и волос не дерзнул ко­снуться огонь, потому что благочестие покрывало их лучше вся­кой тиары; пощадил он и одежды их, охраняя благообразие святых. И что еще? Огнь опаляет халдеев, чтобы не поду­мали, что сила огня уничтожена волшебством, и тем не по­мрачили славу мучеников и не оклеветали чудо истины, – по­этому те внутри пребывали спокойно, а халдеев наружу попа­лил огонь, чтобы вполне убедить зрителей, что не по собствен­ной природе он бездействовал по отношению к святым, но из уважения к благочестию, как и львы во рве (пощадили) Даниила. Итак, составивши в огне лик поистине ангельский, преблаженные отроки обратились к прославлению Бога, соединяя в один лик песнопения всю тварь – и премирную, и созерцае­мую глазами.

3. Нельзя оставить без исследования того обстоятельства, ради чего они не обозначили всю тварь вообще, но перечислили все мироздание по частям. Сколько требовалось для истины, ко­нечно, достаточно было сказать: «благословите, все дела Господни» (); но так как это великое торжество благо­честия совершалось в стране нечестивых, то нужно было дать вавилонянам урок, что именно есть творение, и кто Творец всего. И они начинают с ангелов, оканчивают же людьми. Ангелы почитались богами, и у язычников существовал миф, что те боги, которым они кланялись, будто бы, ангелы вели­кого Бога. И вот, чтобы безумные научились, что ангелы не из поклоняемых, а из поклоняющихся, (отроки) взывают: «благословите, Ангелы Господни» (). Солнце, луна и весь лик звезд также были предметом поклонения, поэтому и их привлекают к поклонению в гимнах. «Благословите , – говорят, – солнце и луна, Господа, ...звезды небесные Господа» (). Затем далее: «всякий дождь и роса, Господа» (). Нелишне рассмотреть, что означают эти слова: «всякий дождь и роса» и "все ветры" ().

Нередко случается бездождие; иногда несвоевременно дуют сильные ветры. Служители лжи и суеты обыкновенно все подобные беспорядки приписывают какому-нибудь злому веще­ственному началу, не зная, что ничто не бывает без воли Вла­дыки, ничто не случается напрасно, но что всем управляет Бог, все направляющий к вразумлению людей и изгнанию не­честия. Если порядок создания обыкновенно возвещает о Соз­дателе, то нарушение порядка свидетельствует против обого­творения тварей. Ведь если бы дождь или духи имели божест­венное достоинство, то в них не могло бы быть беспорядка, потому что беспорядочность не мирится с божественностью. По­тому-то (отроки) и говорят: «всякий дождь и роса» и «все ветры Гос­пода» . Обоготворялись дожди и ветры, отчасти как питатели, отчасти как возделыватели земных плодов. Обоготворялась самая земля, и плоды ее приписывались различным божествам: виноград – Дионису, маслина – Афине, другим – другие произве­дения. И вот само слово истины, подтверждая (божественное уча­стие в земных произведениях), говорит: «благословите все произрастания на земле Господа» () . Он ведь есть Владыка и Тво­рец всего – и прозябающего, и прозябаемого. Затем далее при­зываются «горы и холмы» . Что же, разве горы и холмы не на земле? Конечно; но так как на холмах совершались бесовские мерзости и воздавалось поклонение кумирам, то в виду этого упомянуто о них (отдельно): «благословите горы и холмы Господа» (). А вспомнив о холмах, вспоминают затем и об источниках, реках и морях: ведь они были обоготворяемы, причем источники назывались нимфами, море – Посейдоном, какими-то сиренами и нереидами. Такое почитание распространя­лось и на реки, как это подтверждается сохранившимся в Египте до сих пор обычаем: там приносили жертву в честь Нила, не в благодарность Творцу за это дело природы, но именно са­мую воду почитая как Бога. Вот почему (отроки) и перечи­сляют в своем песнопении реки наравне с морями и источ­никами. Далее следуют птицы небесные и скоты, так как обоготворение простиралось и на них. Так, из птиц были почитаемы орел и ястреб; а египтяне даже зверей и скотов именовали богами, и это заблуждение было так сильно, что на­звание городов заимствовалось от обоготворяемых животных: у них есть города, названные по имени собак, овец, волков и львов. После всего создания призывается наконец и чело­веческий род. «Благословите , – говорит, – сыны человеческие Гос­пода» ().

Человеческий род занимает последнее место – не по достоинству, но в порядке творения. «Благослови, Израиль, Господа» (). Призывается (благословлять Господа), конечно, и избранный народ Божий, а так как в нем было много подраз­делений, то из них в частности призываются «священники Господни» (), в обличение жрецов лжеименных богов. Далее (упоминаются) «рабы Господни» () . А затем, чтобы не остались чуждыми этому лику и предки, (отроки) вместе с живыми исчисляют и их, как участников славословия, говоря: «благословите, духи и души праведных, Господа, ...Благословите, праведные и смиренные сердцем, Господа» (). Зачем упоминаются преподобные и сми­ренные? Чтобы показать, что «Бог гордым противится, смирен­ным же дает благодать» (): гордых попаляет вне печи, праведных и смиренных сохраняет среди огня. Так как и огонь соприсутствовал святым, то и он наряду с дру­гими творениями получает повеление воспевать Творца: «благо­словите огонь и жар Господа» (), – чтобы вразумились этим вавилонские маги, для которых огонь был предметом покло­нения, что и он относится к поклоняющимся, а не к покла­няемым.

Но обратимся к заключению песни, чтобы прекратить затем и беседу. «Благословите , – говорят отроки, – Анания, Азария и Мисаил, Господа» (). Зачем понадобилось к стольким исчисленным чинам прибавлять в конце концов и свои собствен­ные имена? Разве вместе с Израилем они не благословляли Господа? Разве не включали себя в число рабов Господних, когда говорили: «благословите, рабы Господни, Господа» , или, говоря о преподобных и смиренных сердцем, не подразумевали и себя между ними? Итак, что означает эта прибавка: «благосло­вите Анания, Азария и Мисаил» ? Телесно вступивши в печь, они попрали огонь. Это чудо было настолько необычайно, настолько выше человеческой природы, что зрители от одного заблужде­ния могли перейти к другому – признать их самих богами и почитать их вместо огня, которого они оказались сильнее: ограждая зрителей от соблазна впасть в такое заблуждение, они и объявляют о своем собственном рабстве и воздают поклонение, говоря: « благословите Анания, Азария и Мисаил, Господа» . Вместе с этим становится понятным и то, почему именно не допустил Даниила принять участие в этом мучени­честве. После истолкования Даниилом царского сна, царь воз­дал ему поклонение как богу и почтил его именем Валта­сара, производным от имени вавилонского бога. Так вот, чтобы не подумали, что этим именно божественным по их мнению именем Валтасара побеждается сила огня, Бог устроил так, что Даниил не присутствовал при этом, чтобы чудо благоче­стия не потерпело ущерба. Впрочем, довольно. Да сподобимся же и мы по молитвам просиявших подвижников, вооружившись тою же самою ревностью, удостоиться тех же самых похвал и достигнуть того же самого царства, благодатию и человеко­любием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и дер­жава во веки веков. Аминь.

Вторая половина XVII века. Великий Устюг

20,8 х 17,3 х 2,0. Дерево (липа), одна доска, одна врезная сквозная клинообразная шпонка, ковчег, лузга, паволока отсутствует (?), левкас, темпера.

Происхождение не установлено. Приобретена для музея в 2005 г. в Рыбинске. Инв. № ЧМ-20.

Раскрыта в 2006 г. Н. Б. Фоломешкиной (ВХНРЦ).

Авторский красочный слой хорошей сохранности, местами потерт, особенно золото нимбов и орнамента на полях. Мелкие выкрошки левкаса до доски с точечными утратами по орнаменту, царапины, кракелюр. В местах утрат красочного слоя, особенно в центре нижнего поля, – вставки нового левкаса с живописью, сделанные во время реставрации.

Надписи киноварью: «Агглъ Гднь»; остальные – черными чернилами: «Ананiй Михаiл Азарiй»; «Црь, идолъ, мучители».
На обороте заметна выцветшая и плохо читаемая надпись, сделанная черными чернилами:
«С(о)дму(?) седмицею / пещь халдейск(ия)».

Сюжет иконы основан на ветхозаветном тексте Книги пророка Даниила и иллюстрирует его рассказ о чудесном спасении трех плененных иудейских отроков: Анании, Азарии и Мисаила. Товарищи Даниила, во время вавилонского плена отобранные для службы «в чертогах царских» (Дан. 1, 4) получили халдейские имена: Седрах, Мисах, Авденаго. После того как Даниил истолковал вещий сон Навуходоносора, царь по его просьбе возвысил отроков над другими иудеями и поставил их «над делами страны Вавилонской» (Дан. 2, 49). Однако за отказ поклониться золотому истукану, торжественно установленному царем «на поле Деире, в области Вавилонской», юноши были связаны и брошены в раскаленную печь (Дан. 3, и особенно ст. 20–27), однако чудесным образом остались невредимы. В то время как языки пламени поражали разжигавших печь халдеев, Азария посреди огня возносил исполненную покаяния молитву Господу, закончившуюся прошением принять их духовную жертву. Царь Навуходоносор с изумлением видел, как освободившиеся от уз отроки «ходили среди огня и жар не касался их», а сошедший в печь ангел Господень охлаждал около них пламя. Видя чудесное спасение трех отроков, величие Бога вынужден был признать и сам Навуходоносор, после этого чуда еще более возвысивший отроков в стране Вавилонской.

Три отрока в пещи огненной» – один из древнейших сюжетов в христианском искусстве, который встречается уже среди ранних росписей катакомб и сохраняется неизменным вплоть до позднего Средневековья. Однако изображение на рассматриваемой иконе отличается от древней лаконичной схемы и подробно иллюстрирует ветхозаветный текст. Раскаленная пещь с вылетающими из топки языками пламени и помещенными в нее юношами занимает лишь правую часть композиции. Здесь же возвышается крупная фигура архангела Михаила, распростершего крылья и возложившего руку на охраняемых им и спасенных Господом отроков, а у подножия огненной печи представлены убитые пламенем халдеи. В центре на столпе установлен тот золотой истукан, которому отказались поклониться Анания, Азария и Мисаил, а на фоне богатых чертогов в окружении слуг восседает Навуходоносор. Такой подробный вариант иконографии известен на Руси с конца XV в. – к этому времени относится таблетка из серии святцев Софии Новгородской, хотя сформировалась такая иконография, вероятно, еще в византийском искусстве. На ее создание не могла не повлиять церковная служба, с особой торжественностью проходившая в Софийском соборе Константинполя 17 декабря – в день памяти пророка Даниила и трех отроков вавилонских. Во время литургии в этот день читался отрывок из «Послания к евреям», где два события – спасение Даниила из рва львиного и отроков от огня – ставятся в прямую связь с Воскресением Христа: «заставили умолкнуть львов, погасили яростный огонь» (Евр. 11, 33–34). День памяти пророка Даниила и трех отроков приходится на предрождественскую Неделю праотец, и они прославляются как ветхозаветные прообразы Христа.

В русском искусстве первой половины XVI в. сцена встречается достаточно часто и известна по фрескам (например, в алтаре Успенского собора Московского Кремля), миниатюрам и по иконам-минеям. Характерна она и для убранства боковых северных дверей XVI–XVII вв., ведущих в жертвенник храма, где чаще всего соединяется с сюжетом «Даниил во рву львином» (см.инв. № ЧМ-440). Живые подробности этой сцены могли быть навеяны чином пещного действа, который получил распространение на Руси в эпоху позднего Средневековья. Яркий по своей драматургии чин, в основу которого было положено ветхозаветное повествование о трех отроках, разыгрывался в кафедральных храмах 17 декабря, накануне Рождества Христова, что подчеркивало идею чудесного спасения людей Божественным заступничеством и будущего воскресения праведных. Таким образом, сюжет «Три отрока в пещи огненной» не только служил иллюстрацией ветхозаветного текста, но и напоминал о важнейших христианских идеалах: духовной стойкости и неприступной вере в Господа, праведности и чистоте, горячей молитве и покаянии.

Камерные размеры иконы, явно предназначенной для личного поклонения, и миниатюрность сцены напоминают таблетку, выкладываемую на аналое в день соответствующего праздника, и композицию лицевых миней, приходящуюся на 17 декабря. Восходящие к ним пядничные образы получили распространение в конце XVI – первой трети XVII столетия в искусстве строгановских мастеров, примером чего служит икона Емельяна Москвитина (ГРМ). Публикуемый образ продолжает эту традицию. Его заказной характер подтверждается и надписью на обороте, сообщающей о написании или принесении в храм образа «Пещь халдейская» на «седьмую седмицу» (Неделя Святых Отец по Пасхе), когда в читаемых поучениях особенно остро звучит мысль о необходимости горячей молитвы к Богу. Наиболее близка к этой иконе по времени и композиции еще одна пядничная икона второй трети (?) XVII в. из частного собрания, также восходящая к листу Строгановского иконописного подлинника, соответствующего дню 17 декабря.

К особенностям иконографии рассматриваемого памятника следует отнести поясное изображение отроков (обычно они показаны в рост или поколенно), жест поднятой и указывающей вверх руки архангела (традиционно он возлагает обе руки на головы юношей); необычные позы поверженных халдеев; фигуру пророка Даниила (?) в характерной шапочке рядом с Навуходоносором (как правило, изображаемого лишь в окружении воинов). Неизвестное другим композициям древо, размещенное за архангелом, и белый фон, возможно, напоминают о райском блаженстве праведных. Своеобразная композиция отличается как от новгородского, так и от московского варианта иконографии.

Миниатюрное письмо пядничного образа и усложненная композиция, подробно иллюстрирующая библейский текст, позволяют думать об ориентации художника на произведения строгановских мастеров. Однако стиль живописи свидетельствует о принадлежности более поздней эпохе. Упрощенная манера письма сказывается в почти плоскостной приближенности к первому плану, сближенности колорита, варьирующего всего несколько цветов, в основном красно-розовых, охристых и глубокого синего пигмента. Скорописное личнóе письмо по светло-коричневой основе моделировано путем активного высветления белилами. Широкие розовые и киноварные описи лишь имитируют послойное охрение и подрумянку. Одежды, за исключением красных, почти лишены драпировок, исполнены заливкой по просвечивающему рисунку. Приземистость фигур и их укороченные пропорции, сдержанность поз и жестов, неторопливость повествования, повторяемость колорита свидетельствуют об определенной архаизации художественного языка. Особое своеобразие придает иконе затейливое убранство полей, ковровый растительный орнамент которых напоминает заставки рукописей, а техника работы, имитирующая чернение по серебру, – изделия усольских мастеров. Подобные декоративные рамки известны в иконописи Великого Устюга, с которой, вероятно, и надо связывать этот памятник. Но не исключено, что его необычный стиль отражает работу мастеров Нижнего Поволжья – места последнего бытования иконы.