Гримм, 130
«Одноглазка, Трехглазка, Двуглазка» - так должно было бы звучать название нашей сказки, ведь это значит больше, чем простое перечисление. Развитие мотивов доказывает это. «Жила-была женщина, и было у нее три дочери; старшую звали Одноглазкой, оттого что был у нее один только глаз на лбу; средняя звалась Двуглазкой, оттого, что у нее, как и у всех людей, было два глаза; а младшую звали Трехглазкой (Как уже было указано выше, Двуглазка во всяком случае не средняя, а младшая дочь, так что последовательность должна быть таковой: Одноглазка, Трехглазка, Двуглазка. Дальнейший ход событий и окончание сказки доказывают это.), потому что было у нее три глаза, и третий был у нее посреди лба».
Германский миф повествует о потере изначально бывшего одного ока. Один хотел напиться из источника карлика Мимира. В этом источнике были скрыты мудрость и разум. Один получил право выпить из источника не раньше, чем он поставил в залог свое око. Так повествует об этом песнь вельвы, прорицательницы:
Знаю я, Один,
где глаз твой спрятан:
Скрыт он в источнике
славном Мимира!
Каждое утро
Мимир пьет мед
с залога Владыки -
довольно ли вам этого?
Перев. с древнеисландского А. Корсуна.
Бальдур (Бальдр), Светлый, Любимый всеми бог, живший в Брайдаблике - «Брайдаблик» означает «Широкое Видение», - был убит слепым Хедом. Бальдур олицетворял способность тех благословенных времен, когда человек был еще ясновидцем. Эта божественная способность угасла, слепой Хед пришел к власти. Один хотел познать развитие будущего. Он сумел это только тогда, когда проделал то, что принесла человечеству смерть Бальдура: он должен был отказаться от ясновидения. Воплощенный в Одине дух народа должен был предшествовать судьбе народа. Поэтому здесь не говорится: Один пожертвовал глаз, а - Один пожертвовал свой глаз.
Что касается греческой эпохи, то здесь Гомер образным языком древности изображает приключения Одиссея. Одиссей умен и хитер и является персонификацией греческого рассудочного человека, который должен найти путь из бесконечной дали и бездонной глуби душевного мира (моря) к устойчивости, к «надежной почве», на которую вступает мыслящий. Одиссей встречается с живущим в гроте циклопом Полифемом. Циклоп - ср.: «Zyklos» и «Optik» - означает «Зрящий Вокруг». Одиссей выкалывает ему глаз стрелой, закаленной в огне: греческий рассудок побеждает ставшее атавистическим ясновидение, которое принадлежит давно прошедшей эпохе, но,как неусмиренная природная сила, обнаруживается то тут, то там. Рассудочный человек нового времени должен победить эти рудиментарные задатки.
Каждый ребенок в определенном смысле повторяет начало развития человечества, и это время Одноглазки тоже повторяется в нем. Ребенок - это преимущественно спящее и сновидящее существо.
В иных, еще не тронутых цивилизацией племенах тип Одноглазки еще встречается единичным образом. Это природно-ясновидящий человек, живущий в состоянии сновидения. Гораздо чаще встречается человек - Трехглазка, прежде всего за пределами нашего европейского культурного пространства. Он, вероятно, пребывает в состоянии бодрствования в чувственном мире, но древние способности ясновидения еще наличествуют, так что он не может продвинуться к логическому мышлению. Лишь человек нового времени - по-существу европейский - это выраженный человек-Двуглазка. Он живет в чувственном мире, обретает свои представления с помощью восприятия, формирует их в понятия и идеи и, мысля, постигает мир в своем Я. Переход от эпохи Одноглазки и Трехглазки к эпохе Двуглазки означает сначала определенное обеднение. Мифологическая эпоха предвидела время «Сумерек Богов» и затемнения Богов, как необходимый с точки зрения судьбы проходной этап, который однажды снова будет сменен «светлой» эпохой. Миф говорит: Бальдур вернется, когда восплачут все существа.
Древние, прошедшие, ставшие атавистическими способности могут еще быть представлены в отдельных людях, они могут даже преобладать и создавать трудности душе, продвигающейся вперед в своем развитии. Прошедшее и будущее пребывают в конфликте. Такую ситуацию изображает наша сказка. Она должна быть понята с точки зрения развития человечества и отдельного человека.
«И оттого, что Двуглазка выглядела так же, как и все остальные люди, сестры и мать очень ее не любили. Они ей говорили:
- Уж ты со своими двумя глазами никак не лучше простого люда, ты совсем не нашего роду.
Они постоянно толкали ее, давали ей платья поплоше, и приходилось ей есть одни только объедки, и они еще издевались над ней, как только могли.
И вот пришлось Двуглазке однажды идти на поле пасти козу; но была Двуглазка очень голодна - поесть дали ей сестры совсем мало. Села она на меже и заплакала, да так стала плакать, что полились у нее из глаз слезы ручьями».
Три основных силы живут в человеческой душе: чувствование, мышление и воление. На образном языке сказок - это три дочери одной матери. Изображенная в нашей сказке-драме мать несет на себе печать прошлого. Чувствование развивается в человеке первым и живет еще целиком из ясновидения (Одноглазка). Мышление разума (Трехглазка) живет уже в чувственном мире, но духовное не постигается еще полностью мышлением, оно принимается в состоянии сновидения. И лишь третья дочь (Двуглазка) живет целиком и полностью в чувственном мире, воля направлена в основном на исследование внешнего мира. В то время, как мать и обе другие дочери обладают сновидчески-ясновидческим опытом, который их насыщает и питает, душа, освободившаяся от этого опыта, голодает. Вследствие этого сила излучения ее сущности идет на убыль, ее аура истончается. (Ей дают платья поплоше.)
«И вот в горе глянула она, вдруг видит - стоит перед нею женщина и спрашивает ее:
- Двуглазка, чего это ты плачешь?
Двуглазка говорит:
- Как же мне не плакать? Очень уж не любят меня мои сестры и мать за то, что у меня, как и у всех людей, два глаза; все толкают меня, дают мне донашивать старые платья, и есть мне приходится только то, что от них остается. Сегодня дали они мне так мало поесть, что я осталась совсем голодная.
И говорит ей ведунья:
- Двуглазка, вытри слезы, я скажу тебе такое слово, что отныне ты никогда не будешь голодная. Стоит тебе только сказать своей козе:
- Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! -
и будет стоять перед тобой чисто убранный столик с самыми прекрасными кушаньями на нем, и сможешь ты есть, сколько твоей душе будет угодно. А когда наешься ты досыта и столик будет тебе не нужен, то скажешь ты только:
- Козочка, ме-е,
Столик, на место! -
и он снова исчезнет.
И, сказав это, ведунья ушла. А Двуглазка подумала: "Надо будет сейчас попробовать, правда ли то, что она говорит, уж очень мне есть хочется", - и сказала:
- Козочка ме-е,
Столик, ко мне!
И только вымолвила она эти слова, как стоял перед нею столик, накрытый белой маленькой скатертью, а на нем тарелка, нож и вилка, и серебряная ложка, а кругом самые прекрасные кушанья; и шел от них пар, и были они еще горячие, словно их только что принесли из кухни. Тогда Двуглазка прочитала самую короткую молитву, какую она знала: "Господи, не оставь нас во всякое время. Аминь", и села она к столу и стала есть. Наевшись досыта, она сказала, как научила ее ведунья:
- Козочка, ме-е,
Столик, на место!
И вмиг исчез столик и все, что стояло на нем. "Славное, однако, хозяйство ", - подумала Двуглазка, и стало ей хорошо и весело».
Если Двуглазка-душа равнодушно принимает потерю своей духовной лучезарной ауры, то помощь ей не оказывается. Если же она испытывает боль от этого - сказка говорит, она плачет от того, что лишена всего, - тогда происходит изменение. Когда все существа восплачут, вернется Бальдур, говорит германский миф. Всеобъемлющая боль от всеобъемлющего лишения снова возвращает ясновидение, делает человека ясно видящим мир. Боль творит изменение. В то время, когда Двуглазка плачет, появляется старая ведунья. Мы все ее знаем, как знаем и то, насколько часто мы не следовали ее совету, а после говорили: если бы я только послушался своего предчувствия. Слова «предчувствие» и «предок» (По-нем. «Ahnung» и «Ahne». - Прим. лерев.) имеют родственный корень. Полное предчувствий знание рождается из печали и нужды и дает мудрый совет: «Стоит тебе только сказать своей козе: "Козочка, ме-е, столик, ко мне", - и будет стоять перед тобой чисто убранный столик с самыми прекрасными кушаньями на нем».
«Ты, любопытная коза», - говорит кто-то и, ничего не подозревая, употребляет при этом старое образное выражение. И правда, ни одно животное не отличается таким любопытством, как коза, заглядывающая во все углы и за все заборы, повсюду лакомящаяся травой и ветвями. Так она стала символом того влечения, которое называют любопытством и любознательностью.
«Вести козу на поле» означает: использовать свою естественную любознательность, то есть вбирать в себя чувственный мир. Но Двуглазка, хоть и ведет козу на поле, все-таки испытывает голод, потому что она питается тем, что оставили для нее мать и сестры, а именно - жалкими остатками древнего знания. Однако душа современного человека не может насытить себя этим, а чего-либо нового у нее еще нет. Она чувствует: я не имею права довольствоваться жалкими остатками прошлого, которые больше не насыщают меня; я сама должна стать деятельной и достать себе свежей духовной пищи. Это должно произойти с помощью того открывающего мир влечения, которое зовется любознательностью. Я должна побудить любопытство к тому, чтобы оно заговорило, высказалось и дало мне поучение. Если любознательность так основательно и ласково рассматривает внешний чувственный мир, что все видимое ею - камень, растения, сама земля и венец ее, человек - переживается как чудо, если она, рассматривая мир, копирует в себе это чудо природы, то она получает внутреннюю пищу - столик накрыт.
«Вечером, возвратясь домой со своей козой, нашла она глиняную миску с едой, что оставили ей сестры, но она к ней и не прикоснулась. На другой день вышла она снова со своею козой в поле и не стала есть тех крох, что ей оставили. В первый и во второй раз сестры не обратили на это никакого внимания, но так как это случалось всякий раз, то наконец они это заметили и сказали: "Что-то неладное творится с нашей Двуглазкой: каждый раз она оставляет еду, а раньше ведь все съедала, что ей давали: она, должно быть, что-то придумала". И вот, чтобы узнать правду, было решено, что когда Двуглазка погонит козу на пастбище, с нею пойдет и Одноглазка, чтобы посмотреть, что она там делает и не приносит ли ей кто-нибудь еду и питье.
Собралась Двуглазка идти на пастбище, а Одноглазка подходит к ней и говорит:
- Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасешь козу, пасется ли она там как следует.
Но Двуглазка поняла, что задумала Одноглазка, загнала козу в высокую траву и говорит:
- Одноглазка, пойдем сядем, я тебе что-нибудь спою.
Села Одноглазка, устала она от непривычной ходьбы по солнцепеку, а Двуглазка запела:
- Ты не спишь, Одноглазка?
Ты уж спишь, Одноглазка?
И закрыла свой глаз Одноглазка и уснула. Увидала Двуглазка, что Одноглазка крепко спит и узнать ничего теперь не сможет, и говорит:
- Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! -
и села она за столик, наелась-напилась досыта и молвила снова:
- Козочка, ме-е,
Столик, на место!
И вмиг все снова исчезло. Разбудила тогда Двуглазка Одноглазку и говорит:
- Одноглазка, что же ты, пасти козу собираешься, а сама-
то уснула? Ведь она может вон куда забежать. Вставай,
пора уж и домой возвращаться.
Пошли они домой, а Двуглазка опять к своей мисочке с едой так и не прикоснулась, и Одноглазка ничего не могла объяснить матери, почему та не хочет есть, и сказала в свое оправдание:
-А я-то на поле уснула».
Одноглазка вообще не может воспринимать это чудо, она засыпает, пока коза пасется в поле. Люди, которые, упорствуя, останавливаются на этой ступени, никогда не узнают удовлетворения, которое может нам дать задействованность наших внешних чувств. И как внутреннюю драму, мы должны рассматривать следующий момент: до тех пор, пока душа чувствующая в нас спит и грезит днем, она не может принимать участия в том, что может пережить, как радость и насыщение, душа волящая.
«На другой день и говорит мать Трехглазке:
- На этот раз надо будет пойти тебе да повнимательней
проследить, что ест на поле Двуглазка, не приносит ли ей кто еду и питье,
- должно быть, она ест и пьет тайком.
Подошла Трехглазка к Двуглазке и говорит:
- Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты
пасешь козу и ест ли она там как следует.
Но Двуглазка поняла, что задумала Трехглазка, и загнала козу в высокую траву и говорит:
- Пойдем, Трехглазка, да сядем, я тебе что-нибудь спою. Села Трехглазка, устала она идти по солнцепеку, а Двуглазка и затянула свою прежнюю песенку и начала петь:
- Ты не спишь все, Трехглазка? И вместо того чтобы спеть дальше:
- Ты уснула, Трехглазка? - спела она по забывчивости:
- Ты уснула, Двуглазка?
И все пела она:
- Ты не спишь все, Трехглазка?
Ты уснула, Двуглазка? И закрылись у Трехглазки два глаза и уснули, но третий глаз не был песенкой той заговорен, и не уснул он. Хотя из хитрости Трехглазка его и закрыла, будто он спит, но он моргал и мог все хорошо видеть. Подумала Двуглазка, что Трехглазка уже крепко спит, и сказала она тогда свой заговор:
- Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! -
И напилась она и наелась досыта, а затем велела столику уйти:
- Козочка, ме-е,
Столик, на место!
А Трехглазка все это видела. Тогда Двуглазка подошла к ней, разбудила ее и говорит:
- Э, да ты, кажется, спала, Трехглазка? Хорошо ты, однако, пасешь козу! Давай-ка пойдем домой! Пришли они домой, а Двуглазка опять ничего не стала есть, вот Трехглазка и говорит матери: - Ну, теперь я знаю, почему эта гордая девчонка ничего не ест - стоит ей только сказать:
- Козочка, ме-е,
Столик, ко мне!
- и тотчас является перед нею столик, уставленный самыми прекрасными кушаньями, - куда лучше, чем то, что едим мы здесь; а как наестся она досыта, то стоит ей сказать:
- Козочка, ме-е,
Столик, на место!
- и все снова исчезает. Я все в точности сама это видела. Два глаза она мне усыпила своим заговором, но тот, что у меня на лбу, к счастью, не спал.
Стала тогда завистливая мать кричать на Двуглазку: - Ты что же это, хочешь есть лучше, чем мы? Я тебя от этого отучу! - Принесла она большой нож и ударила им козу прямо в сердце, и упала коза замертво наземь».
По-иному, чем с Одноглазкой, обстоит дело с душой-Трехглазкой; она уже сформировала предметное сознание и живет, мысля, в чувственном мире, но кроме этого она еще и ясновидящая. Будучи видящей на обеих уровнях, она может понять, чем питается Двуглазка и постичь процесс «Столик, накройся (ко мне)». Но будучи направленной преимущественно в прошлое, она отвергает науку будущего и становится высокомерной и ведет себя предательски. Вследствие этого древнее в человеке призывается к сопротивлению, и в своей ненависти оно убивает то невинное влечение естественной любознательности (козу), которое так много значило для души волящей. Острая, как нож, критика, режущая острота суждения, уничижительная ирония - все это уплотняется и превращается в большой нож, убивающий козу. «Увидела это Двуглазка, и ушла она с горя из дому, села в поле на меже и залилась горькими слезами. Вдруг смотрит она - стоит перед ней снова ведунья и говорит ей:
- Двуглазка, чего ты плачешь?
- Да как же мне не плакать! - отвечала она. - Заколола мать мою козочку, что, бывало, как скажу я ей ваш заговор, накрывала мне так чудесно каждый день столик; а теперь придется мне снова голодать да горе терпеть.
Говорит ей ведунья:
- Двуглазка, я дам тебе добрый совет: попроси своих сестер, чтобы отдали они тебе внутренности убитой козы, и закопай их у порога в землю, и будет тебе от того счастье.
Ведунья исчезла, а Двуглазка вернулась домой и говорит сестрам:
- Милые сестры, дайте мне что-нибудь от моей козы, хорошего куска я у вас не прошу, дайте мне только внутренности.
Засмеялись они и говорят:
- Это ты можешь, пожалуй, получить, если другого не просишь.
Взяла Двуглазка внутренности козы и закопала их вечером тайно, по совету ведуньи, возле порога».
Двуглазка вступила в тяжелый кризис. Наивное, доверчивое влечение умерло, и душе снова угрожает голод. Но из боли рождается полное предчувствия знание. Ведунья дает совет закопать внутренности козы у порога.
Вместо «похоронить» и «захоронить» говорят также «опустить в землю». Мертвое опускается в землю. Мы же говорим о том, что мы опускаемся, погружаемся в себя, когда мы упражняем способность рассматривать что-либо. Человек хоронит и углубляет свои мысли для того, чтобы заново воскресить их, чтобы они дали плоды. «Опустить внутренности козы в землю» означает: углубить внутреннее содержание этого влечения, целиком опустить его в земное. Тогда, как направленность чувств и мыслей другой части (матери и сестер) была чужда земному, содержание желания, охватывающего чувственный мир, должно быть «углублено» и обращено к познанию земного. В материалистическом смысле «убить» означает «закончить». В духовном смысле смерть означает превращение, изменение. Наивное желание было убито, а теперь должно перетерпеть изменение.
«На другое утро, когда все проснулись и вышли на порог, видят - стоит перед ними дивное дерево, листья у него все серебряные, висят между ними золотые плоды, - и такого прекрасного и драгоценного дерева не было еще во всем свете. Но они не могли понять, откуда могло ночью вырасти тут дерево. Только одна Двуглазка знала, что выросло оно из внутренностей козы, потому что стояло оно как раз на том самом месте, где закопала она их в землю».
Серебряное дерево с золотыми плодами произрастает из этого превращения. Наша нервная система растет и разветвляется подобно дереву. Достигшая законченности душа до этого момента с величайшим интересом отдавалась впечатлениям чувственного мира и таким образом вбирала их, что могла насыщаться и питаться ими. Это наивное отношение было разрушено чинящими препятствия, направленными в прошлое силами. Она постигает, что должна все углублять. Это же означает: проникать во все, мысля и постигая. Рассудочное мышление может теперь возникнуть в образе серебра, которое может быть таким прекрасным и блестящим, но это еще не собственно мудрость, а лишь ее отблеск и отсвет. Подобно тому, как серебряный месяц отражает Солнце, так и рассудочное мышление отражает истинную мудрость. В своей холодности это мышление родственно Луне, в то время как мудрость тепла и родственна Солнцу. Когда живущая в чувственном мире Двуглазка пришла от восприятий и представлений к понятиям и, мысля, постигает мир, ее «нервное дерево» похоже на серебряное дерево, и это дерево дает великолепный плод - золотое яблоко.
Человек потерял рай, вкусив яблока от древа познания добра и зла. Почему яблоко стало символом грехопадения? Яблоко, здесь прототип сочных плодов, с точки зрения ботаники является, как и все они, ложным плодом, потому что он растет из завязи не вверх, как «настоящий» плод, а вниз; он есть набухание плодоложа. Человек, благороднейший плод из Сада Божьего, обособился от «верхнего» духовного мира, где он имел свою прародину, и «пал» своим сознанием в нижний чувственный мир, обособление его стало грехом. К познанию добра присовокупилось познание зла. Это яблоко становится в нашей сказке золотым яблоком, потому что оно превратилось в мудрость. Мысля, Двуглазка познала материальный чувственный мир, как сотворенный духом. Со всем правом сказка может сказать: нет ничего более прекрасного и драгоценного, чем это дерево. «Вот мать и говорит Одноглазке:
- Дитя мое, полезай на дерево да нарви нам с него плодов.
Взобралась на дерево Одноглазка, но только хотела она сорвать одно из золотых яблок, а ветка и выскользнула у нее из рук, - и не пришлось ей сорвать ни одного яблока, как она ни старалась. Тогда мать и говорит:
- Трехглазка, ну, полезай ты, ведь тебе-то лучше видать твоими тремя глазами, чем Одноглазке.
Спустилась Одноглазка с дерева, а Трехглазка на него взобралась. Но и Трехглазка оказалась не более ловкой, чем ее сестра; и как уж она ни старалась, а все же золотые яблоки никак не давались ей в руки. Наконец, у матери не хватило терпения, и она сама полезла на дерево, но и ей, как и Одноглазке и Трехглазке, не удалось схватить ни одного яблока. Тогда говорит Двуглазка:
- Дозвольте мне полезть на дерево, может, у меня лучше получится.
Хотя сестры и посмеялись: "Где уж тебе с твоими двумя глазами достать-то!", но Двуглазка влезла па дерево, и вот золотые яблоки от нее не уходили, а падали сами к ней в руки, и нарвала она их полный передник. Взяла мать у нее яблоки; и вот надо бы теперь Одноглазке и Трехглазке обращаться с бедной Двуглазкой лучше, чем прежде, но они стали ей завидовать, что только ей одной и удалось достать золотые яблоки, и стали они с ней обращаться еще хуже.
Стояли от раз все вместе у дерева, а в ту пору проезжал мимо молодой рыцарь.
- Скорей, Двуглазка, - крикнули ей сестры, - полезай под дерево, чтобы нам не пришлось за тебя стыдиться!
Они поспешили накрыть Двуглазку пустой бочкой, стоявшей около дерева, и попрятали туда же и золотые яблоки, которые она сорвала.
Вот подъехал рыцарь ближе, и оказался он красивым юношей. Он остановил коня, изумился, глядя на чудесное дерево, что было все из золота да серебра, и говорит сестрам:
- Чье это прекрасное дерево? Кто даст мне ветку с него, тот может потребовать от меня чего захочет.
И ответили Одноглазка и Трехглазка, что дерево это принадлежит им и что они охотно сломают ему ветку с него. Но как они ни старались, а сделать этого не смогли, - ветки и плоды всякий раз от них ускользали. Тогда рыцарь и говорит:
- Странно, дерево ваше, а вы не можете и ветки с него
сломать.
Но они стояли на том, что дерево все же принадлежит им. В то время как они разговаривали, выкатила Двуглазка из-под бочки два золотых яблока, и покатились они прямо к ногам рыцаря. Двуглазка рассердилась, что Одноглазка и Трехглазка говорят неправду. Как увидел рыцарь яблоки, удивился и спросил, откуда они взялись. Одноглазка и Трехглазка ответили, что у них есть сестра, но она не смеет людям на глаза показаться, оттого что у нее только два глаза, как у всех простых людей. Но рыцарь потребовал, чтобы ее показали, и крикнул:
- Двуглазка, выходи!
И вот вылезла Двуглазка спокойно из-под бочки, и рыцарь был поражен ее дивной красотой и сказал:
- Ты, Двуглазка, наверное, можешь сорвать мне ветку с этого дерева?
- Да, - ответила Двуглазка, - это, конечно, сделать я могу, ведь дерево-то мое.
Взобралась она на дерево и легко сорвала ветку с красивыми серебряными листьями и золотыми плодами и подала ее рыцарю.
Тогда рыцарь и говорит:
- Двуглазка, что мне дать тебе за это?
- Ах, - ответила Двуглазка, - я терплю голод и жажду, нужду и горе с раннего утра и до позднего вечера; я была бы счастлива, если бы вы взяли меня с собой и выручили бы меня из беды.
Тогда посадил рыцарь Двуглазку на своего коня и повез ее домой в свой отчий замок. Там одел он ее в прекрасные платья, накормил ее досыта. И полюбил он ее, и обвенчался с нею, и отпраздновали они свадьбу в великой радости.
Как увез прекрасный рыцарь Двуглазку, стали завидовать сестры ее счастью. "А волшебное-то дерево останется у нас, - думали они, - хоть и нельзя сорвать с него плодов, а все же всякий будет останавливаться у нашего дома и к нам приходить да его расхваливать, и кто знает, где найдешь свое счастье!"
Но на другое утро дерево исчезло, а с ним и их надежды. Глянула Двуглазка из своей светелки в окошко, видит - стоит перед нею, к ее великой радости, дерево - оно перешло следом за нею.
Долго жила Двуглазка в счастье и в довольстве. Но пришли раз к ней в замок две нищенки и попросили у нее милостыни. Глянула им в лицо Двуглазка и узнала в них своих сестер Одноглазку и Трехглазку - они так обеднели, что пришлось им теперь ходить по дворам да выпрашивать кусок хлеба. Двуглазка позвала их к себе, приняла их ласково и о них позаботилась; и они от всего сердца раскаялись в том, что причинили своей сестре так много зла в молодости».
Атавистические силы любят обладать богатством, плод же этого дерева они никогда не смогут сорвать. Душа-Двуглазка, женственное в человеке в его прогрессивном аспекте, сорвала этот плод. Он должен быть передан мужественной части Я, когда должен реализоваться гармоничный человек. Я является в образе рыцаря. Сестры с досады хотели бы помешать тому, чтобы развивающаяся вперед душа была узнана в ее истинном измерении (они накрывают Двуглазку бочкой). Они хотели бы заполучить рыцаря себе. Но Я, закованное в железную силу воли, не дает себя обмануть. В тот момент, когда Двуглазка дает ему золотое яблоко, миф о рае звучит высочайшей октавой.
Жила на свете женщина, у которой были три дочери. Старшая из них называлась Одноглазка, потому что у ней был всего один глаз на середине лба. Средняя называлась Двуглазка, потому что у ней, как у всех людей, было два глаза. А младшая называлась Трехглазка, потому что у ней сверх двух глаз во лбу был третий.
Двуглазку за то, что она походила на всех людей, ее сестры и мать ненавидели.
Они говорили ей с презрением: «Ты со своими двумя глазами нимало не отличаешься от всех остальных людей, ты нам не пара».
Они толкали ее то туда, то сюда, давали ей носить только самые дурные платья, кормили ее только своими объедками и причиняли ей всякое горе, какое могли.
Случилось однажды, что Двуглазке приходилось идти в поле козу пасти, а она была очень голодна, потому что сестры очень мало дали ей поесть.
И вот села она в поле на полосу и стала плакать, да так плакать, что из глаз ее ручьями слезы бежали. И когда она в таком горе своем глянула вверх, то увидела: стоит около нее какая-то женщина и спрашивает: «Чего ты, Двуглазка, плачешь?»
Отвечала ей бедняжка: «Как мне не плакать? Из-за того, что у меня два глаза, как у других людей, мать и сестры меня ненавидят, толкают меня из угла в угол, дают носить только старое, а есть - одни объедки! Сегодня же так мало дали мне поесть, что я совсем голодна».
Вот и сказала ей ведунья: «Двуглазочка, утри слезы! Скажу я тебе такое, что ты больше голодать не станешь. Стоит тебе только крикнуть своей козочке: Козочка, давай Столик накрывай! и явится перед тобою опрятно накрытый столик, и на нем всякое хорошее кушанье, какого ты пожелаешь, и вволю! А как насытишься и столик тебе не будет более нужен, ты только скажи: Козочка, давай Столик убирай!
И он тотчас исчезнет».
И с этим ведунья скрылась. Двуглазка же подумала: «Я тотчас же должна испробовать, правду ли она мне говорила, потому что уж очень я проголодалась».
И она тотчас проговорила: Козочка, давай Столик накрывай!
И чуть только проговорила она эти слова, как явился перед ней столик с белой скатертью, а на нем тарелочка с ножом, вилкой и серебряной ложкой; а кругом стояли на столе лучшие кушанья, и пар от них шел, словно бы они тотчас из кухни на стол попали.
Двуглазка наскоро прочла молитву перед обедом, подсела к столу - и давай уплетать! И когда насытилась, то сказала, как учила ее ведунья: Козочка, давай Столик убирай!
И тотчас столик и все, что на нем было, исчезло бесследно. «Вот это настоящее дело!» - подумала Двуглазка и была очень весела и довольна.
Вечерком, придя домой с козою, она нашла на столе глиняное блюдце с объедками, которые ей сестры оставили, и, конечно, не прикоснулась к этой еде.
И на другое утро, уходя с козою в поле, она оставила нетронутыми те куски, которые были ей поданы.
В первое время сестры не обратили на это внимания; но затем заметили это и стали говорить: «С Двуглазкой что-то не ладно! Она каждый раз оставляет еду нетронутой, а прежде, бывало, все приберет, что ни поставь ей! Видно, она нашла себе возможность откуда-нибудь пищу получать».
И вот, чтобы дознаться правды. Одноглазка решилась с нею идти в поле за козой и наблюдать, что у ней там творится и не носит ли ей кто-нибудь в поле еду и питье.
Когда Двуглазка опять собралась в поле. Одноглазка подошла к ней и сказала: «Я хочу с тобою идти в поле и тоже присмотреть, чтобы коза хорошо паслась и отъедалась».
Но Двуглазка заметила, что у ее сестры на уме, и вогнала козу в высокую траву, а сама и говорит Одноглазке: «Пойдем, сестрица, сядем рядком, я тебе кое-что пропою».
Одноглазка уселась, утомленная непривычной ходьбой и солнечным жаром, а Двуглазка и стала ей напевать все одно и то же: Одноглазочка, вздремни! Одноглазочка, усни!
Тогда Одноглазка закрыла свой глаз и уснула; увидев это. Двуглазка сказала: Козочка, давай Столик накрывай!
И уселась за свой столик, и наелась, и напилась досыта, а затем опять сказала: Козочка, давай Столик убирай! - и все мигом исчезло.
Тут Двухлазка разбудила сестру и говорит ей: «Одноглазочка, ты хочешь пасти, а сама и заснула; тем временем коза Бог весть куда могла уйти; пойдем-ка домой».
Пошли они домой, а Двуглазка опять-таки своего блюдца не тронула.
Одноглазка же не могла объяснить матери, почему та есть не хочет, и в извинение себе сказала: «Я там в поле приуснула».
На другой день мать сказала Трехглазке: «На этот раз ты ступай и хорошенько высмотри, ест ли Двуглазка в поле и не носит ли ей кто-нибудь со стороны еду и питье. Надо думать, что ест она потихоньку».
Вот Трехглазка и примазалась к Двуглазке, и говорит: «Хочу я с тобою пойти да посмотреть, хорошо ли ты козу пасешь, да даешь ли ты ей отъедаться».
Но та заметила, что у сестры на уме, загнала козу в высокую траву, а ей и говорит: «Мы с тобою там усядемся, и я тебе кое-что пропою». Трехглазка уселась, порядком поуставши от ходьбы и солнечного жара. А Двуглазка опять затянула ту же песню: Трехглазочка, вздремни!
Да вместо того, чтобы спеть:
Трехглазочка, усни! - она по рассеянности спела: Двуглазочка, усни!
Да все так и пела: Трехглазочка, вздремни! Двуглазочка, усни.
И точно, от этой песни у Трехглазки два глаза уснули, а третий не уснул.
Хотя она его тоже закрыла, но только из лукавства, прикидываясь спящей; однако же все-таки могла видеть.
А когда Двуглазке показалось, что сестра ее спит, она, как всегда, сказала: Козочка, давай Столик накрывай!
Попила и поела она вволю, а затем сказала: Козочка, давай Столик убирай!
И Трехглазка все это видела.
Потом пришла к ней Двуглазка и говорит: «Ну, сестрица, выспалась ли? Хорошо же ты коз пасешь! Пойдем-ка домой».
И когда они домой вернулись. Двуглазка опять не ела, а Трехглазка сказала матери: «Знаю я теперь, почему эта гордая девчонка не ест!» - и рассказала матери все, что видела.
Тогда это в матери возбудило зависть и досаду. «Так ты лучше нас есть хочешь! - подумала злая баба. - Постой же, я у тебя отобью охоту!»
Схватила она нож и ткнула им козе в сердце, так что та разом пала мертвая.
Как увидела это Двуглазка, так и залилась слезами; пошла в поле, села на полосу, сидит да плачет.
Вот и явилась опять около нее вещая дева, и спрашивает: «Двуглазка, о чем ты плачешь?» - «Как мне не плакать? Матушка ту козочку убила, что меня так хорошо по вашему сказу кормила; теперь опять придется мне голодать да горевать».
Сказала ей вещая дева: «Я тебе добрый совет дам: выпроси у сестер кишки от убитой козы и закопай их перед входной дверью в землю, это тебе на счастье будет».
И скрылась.
А Двуглазка пошла домой и сказала сестрам: «Дайте мне от моей козочки чего вам не жаль, дайте мне только ее кишочки». Сестры ее засмеялись и сказали: «Коли ничего другого не просишь, так на, возьми их».
И взяла Двуглазка кишочки и вечерком втихомолочку зарыла их по совету вещей девы перед входной дверью.
На другое утро, когда все в доме встали и подошли к двери, то увидели, что выросло там чудное дерево с серебряными листьями и с золотыми плодами, такое-то чудное, что ничего лучше и дороже того дерева и на свете не бывало.
И никто, кроме Двуглазки, не знал, откуда это дерево взялось: только она заметила, что оно выросло из того самого места, где она кишки закопала.
Вот и сказала мать Одноглазке: «Полезай на дерево, дитятко, да нарви нам с него плодов».
Одноглазка полезла на дерево, но чуть только хотела сорвать одно из золотых яблочек, как ветки выскользнули у ней из рук: и это случалось каждый раз, когда она протягивала к яблокам руку, так что как она ни старалась, не могла сорвать ни одного яблочка…
Тогда мать сказала: «Трехглазка, теперь ты полезай! Ты тремя-то глазами можешь лучше кругом оглядеться, чем Одноглазка».
Одна сестра слезла, другая полезла на дерево. Но и у этой было не больше удачи.
Наконец, сама мать полезла вместо дочерей и тоже ничего с дерева добыть не могла.
А Двуглазка сказала ей: «Вот я полезу, может быть, мне лучше удастся, чем вам».
Сестры закричали: «Где уж тебе. Двуглазка!» Однако же Двуглазка все же влезла на дерево, и золотые яблоки сами ей в руки лезли, так что она их полон фартук нарвала.
Мать взяла у ней эти яблоки, но вместо того, чтобы лучше с нею обходиться, стали ей завидовать, что она одна может срывать яблоки с дерева, и стали еще больше ей досаждать.
Случилось, что однажды они все вместе стояли у дерева, а мимо проезжал молодой рыцарь. «Эй, Двуглазка, - крикнули обе сестры, - полезай, полезай под дерево, чтобы нам за тебя не стыдиться!»
И как можно скорее накрыли они ее пустой бочкой, которая стояла около дерева, да и золотые яблоки, сорванные с дерева, туда же попрятали.
Когда рыцарь поближе подъехал, он оказался красавцем; приостановил коня, полюбовался прекрасным деревом и сказал обеим сестрам: «Кому принадлежит это прекрасное дерево? Тот, кто мне дал бы с него веточку, мог бы от меня потребовать, что его душе угодно».
Одноглазка и Трехглазка отвечали ему, что дерево им принадлежит и что они охотно сломят ему с дерева ветку.
Но как ни трудились - и та и другая - ни ветви, ни яблоки не давались им в руки. «Странно! - сказал рыцарь. - Дерево вам принадлежит, а вы все же с него ни яблока, ни ветви сорвать не можете». Но обе сестры настаивали, что дерево принадлежит им. Тем временем Двуглазка, разгневанная тем, что сестры ее так лгали, выкатила из-под бочки парочку золотых яблок прямо к ногам рыцаря.
Увидев яблоки, рыцарь удивился и спросил, откуда они взялись. Тогда злые сестры отвечали ему, что есть у них и еще одна сестренка, да та ему и показаться не смеет, потому у нее такие же два глаза, как и у всех других обыкновенных людей.
Однако же рыцарь захотел ее увидеть и крикнул: «Двуглазка, выходи сюда!»
Тогда Двуглазка преспокойно выглянула из-под бочки; рыцарь был поражен ее дивной красотой и сказал: «Ты, Двуглазка, уж, конечно, можешь мне сорвать ветку с этого дерева?» - «Да, - отвечала Двуглазка, - я это, конечно, могу, потому что дерево мне принадлежит».
И влезла на дерево, и легко сорвала с него ветку с чудесными серебряными листьями и золотыми плодами, да и подала ее рыцарю.
Тут рыцарь спросил у нее: «Двуглазка, что ж я тебе должен за эту ветку дать?» - «Ах, - отвечала бедняжка, - я терплю голод и жажду, печаль и невзгоду с раннего утра до позднего вечера: если бы вы могли меня взять с собою и избавить навсегда от этих всех бед, то я была бы очень счастлива».
Тогда рыцарь посадил Двуглазку на своего коня и привез ее домой в свой отческий замок: там он дал ей хорошее платье и еды, и питья вволю, и так как она ему полюбилась, то он с ней обвенчался и свадьбу отпраздновал превеселую.
Когда красавец-рыцарь увез с собою Двуглазку, стали сестры завидовать ее счастью.
«Ну, зато остается у нас дивное дерево, - подумали они, - хоть мы с него плодов снимать и не можем, а все же каждый, кто мимо поедет, перед ним остановится, зайдет к нам и его похвалит; может быть, еще и на нашей улице праздник будет?»
Но на другое же утро дерево исчезло, а с ним вместе и их надежды рассеялись прахом.
А Двуглазочка, как глянула из своей комнаты в окошечко, так и увидела, что дерево стоит перед ее окном, потому что оно за ней следом перешло.
Долгие годы жила Двуглазка в довольстве.
Однажды пришли к ней две нищенки. Заглянула она им в лицо и узнала сестер своих: Одноглазку и Трехглазку, которые впали в такую бедность, что должны были бродить по миру и выпрашивать себе кусок хлеба.
А Двуглазка их обласкала и сделала им много всякого добра, и ухаживала за ними так, что те обе от всего сердца пожалели о зле, которого они так много причинили сестре своей в молодости.
Жила-была старуха, у неё было три дочери: старшую звали Одноглазкой, потому что она имела всего только один глаз посреди лба, среднюю - Двуглазкой: у неё было как и у всех людей два глаза, а младшую - Трёхглазкой: у неё было три глаза, третий-то глаз посреди лба.
У Двуглазки была наружность как у всех людей, за что мать и сёстры возненавидели её. Двуглазке доставались пинки да толчки: вместо платья - самые дрянные обноски после сестёр, вместо обеда - объедки после них - словом, обижали её, как только могли, всегда и во всём.
«Ты со своими двумя глазами ничем не отличаешься от простонародья и совсем нам не подходишь», - бывало, упрекали сёстры и мать бедную Двуглазку.
Пошла Двуглазка в поле пасти козу: сёстры не дали ей хорошенько поесть, и она была совсем голодна. В таком горе вышла она в поле, села на межу и горько заплакала, так что из её глаз потекли два ручейка. Когда, в горе своём, она подняла глаза к небу, тогда увидела возле себя женщину, которая спросила у неё:
Двуглазка на то в ответ:
Как мне не плакать? У меня как у всех людей на свете два глаза; за это сёстры и мать ненавидят меня, толкают из угла в угол, одевают в старые обноски, кормят объедками, которые после них остаются, а сегодня и тех не дали мне порядком наесться, так что я ещё совсем голодна.
Мудрая женщина сказала ей:
Двуглазка, осуши свои слёзы: я скажу тебе слово, и после этого ты никогда не будешь голодать. Когда захочешь есть, скажи только своей козе:
«Козочка Мекеке,
Столик накрывай», -
и сейчас перед тобою очутится чисто накрытый столик с самыми лучшими кушаньями: ты можешь тогда кушать, сколько душе угодно. Когда же наешься досыта, и столик тебе будет не нужен, тогда проговори только:
«Козочка Мекеке,
Столик убирай», -
и всё исчезнет из твоих глаз.
Сказав это, мудрая женщина ушла. Двуглазка же подумала:
«Дай-ка попытаться, правду ли она мне сказала; а есть мне теперь что-то очень хочется».
Не успела она произнести этих слов, как вдруг перед ней очутился столик, накрытый белою скатертью; на нём тарелка с ножом, вилкою и серебряною ложкой, и весь столик уставлен самыми лучшими кушаньями, от которых пар так и валил, словно они только что принесены из кухни. Двуглазка поспешила произнести самую короткую молитву, какую только знала: «Господи Боже мой, будь всегда нашим гостем! Аминь», - и сейчас же принялась за еду; наевшись досыта, она опять сказала, как научила её мудрая женщина:
И вмиг столик и всё, что на нём было, исчезли с глаз долой.
«Вот прекрасное хозяйство!» - подумала Двуглазка и сделалась очень весела и довольна.
Вечером, когда она со своей козой пришла домой, то нашла, по обыкновению, глиняное блюдо с объедками, в углу поставленное для неё сёстрами, но она ни до чего не дотронулась. На следующий день она опять ушла с козой и тоже не дотронулась до крох, которые ей были поставлены. Первые два дня сёстры не обратили на это внимания; но так как это стало повторяться каждый день, то они, наконец, заметили и стали говорить между собой:
Дело-то не совсем чисто с Двуглазкой: она теперь не дотрагивается до объедков, тогда как прежде бывало съедала всё до крошки, что ей ни давали; она верно нашла другие средства.
Чтобы узнать в чём дело, сёстры с матерью решили Одноглазке идти с Двуглазкой пасти козу и зорко смотреть за нею, не приносит ли кто-нибудь ей поесть и попить.
Когда Двуглазка стала собираться в поле, подошла к ней Одноглазка и сказала:
Я тоже хочу идти с тобою в поле: надо посмотреть, хорошо ли ты стережёшь козу и на хороший ли корм её гоняешь.
Двуглазка тотчас смекнула, чего хотела Одноглазка, однако и виду не показала; погнала козу в высокую траву, а там и говорит:
Пойдём-ка, Одноглазка, и сядем отдохнуть, а я тебе песенку спою.
Одноглазка и радёхонька: устала она от непривычной прогулки и солнечного жара. Вот и уселись они на межу, а Двуглазка стала петь:
«Баюшки баю
Одноглазочку мою,
Спи глазок, сомкнись один.
Баюшки баю!»
Одноглазка закрыла свой единственный глазок и крепко заснула, Двуглазка, как только увидела, что она крепко спит и не может ей изменить, тотчас и говорит:
Козочка Мекеке, столик накрывай!
Столик тотчас явился. Села Двуглазка к столику, наелась и напилась досыта и закричала:
Козочка Мекеке, столик убирай!
И всё вдруг исчезло. Тогда Двуглазка разбудила Одноглазку и сказала ей:
Вот какая ты, Одноглазка, ленивая: хотела постеречь козочку, а сама заснула; ведь за это время она могла невесть куда забежать. Пойдём-ка домой, пора.
И пришли они домой, а Двуглазка опять не дотронулась до глиняного блюда. Одноглазка никак не могла сказать матери, отчего Двуглазка ничего не ест, и в оправдание себя сказала:
Я там немножко вздремнула.
На следующий день мать сказала Трёхглазке:
Нынче ты ступай с Двуглазкой в поле да пригляди хорошенько, не приносит ли ей кто поесть и попить. Не может быть, чтоб это было так спроста, наверное она ест и пьёт украдкой от нас.
Трёхглазка подошла к Двуглазке и говорит:
И я пойду с тобою в поле: надо приглядеть за тобою, хорошо ли ты пасёшь козу и куда гоняешь её.
Но Двуглазка тотчас догадалась, что было на уме у Трёхглазки, погнала козу в высокую траву, а там и говорит:
Посидим-ка тут, Трёхглазка, ты отдохни немножко, а я спою тебе песенку.
Трёхглазка, утомлённая непривычной дорогой и солнечным жаром, прилегла, а Двуглазка запела свою старую песенку:
«Баюшки баю
Трёхглазочку мою,
Спи глазок, сомкнись другой.
Баюшки баю!»
Двуглазка, по рассеянности, забыла убаюкать третий глазок и всё напевала: «Спи глазок, сомкнись другой», а про третий совсем забыла, от этого и вышло, что два глаза у Трёхглазки заснули, а третий глаз, посредине лба, не был убаюкан да так и не заснул. Правда, Трёхглазка закрыла его, но только из хитрости, притворилась, будто она и в самом деле спит, а сама всё мигала им и хорошо видела всё, что делалось; Двуглазка же подумала, что Трёхглазка крепко спит, и поспешила с приказом козочке:
Козочка Мекеке, столик накрывай!
Двуглазка наелась, напилась, сколько душеньке хотелось, и велела столик убирать:
Козочка Мекеке, столик убирай!
А Трёхглазка-то всё и видела. Двуглазка, ничего не подозревая, стала будить её, говоря:
Эй! Вставай, Трёхглазка! Вот как ты крепко заснула; хорошо же ты стережёшь козу! Пойдём-ка, пора домой.
Когда они пришли домой, Двуглазка опять ничего не стала есть, а Трёхглазка сказала матери:
Мудрено ли, что наша гордячка ничего не ест: ей сто́ит только сказать: «Козочка Мекеке, столик накрывай!», так сейчас же готов перед нею столик с самыми лучшими кушаньями, каких у нас и не бывало; а когда наестся, то опять только прикажет: «Козочка Мекеке, столик убирай!», и всё исчезает, как не бывало. Она мне два глаза усыпила своею песенкою, да глаз-то на лбу, к счастью, не спал.
Как услышала это завистливая мать, так и закричала на Двуглазку:
А! Ты хочешь, чтоб у тебя всё лучше было, чем у нас! Так не бывать же этому!
Злая старуха схватила большой нож, воткнула его в самое сердце козы, так что та, бедная, упала мёртвая к ногам Двуглазки.
Заплакала Двуглазка и с горестью в сердце ушла из дома, села на межу и залилась горькими слезами. Вдруг очутилась перед нею мудрая женщина и сказала:
Двуглазка, о чём ты плачешь?
Как же мне не плакать, - отвечала та, - козочка по вашему слову так хорошо накрывала мне стол, а мать моя взяла нож да и заколола её: опять мне придётся голодать и горемыкать.
Тогда мудрая женщина сказала:
Я дам тебе добрый совет: выпроси у сестёр кишки от убитой козы и зарой в землю у самых дверей: это принесёт тебе счастье.
Мудрая женщина исчезла, а Двуглазка пошла домой и сказала сёстрам:
Милые сестрицы, дайте мне хоть что-нибудь от моей любимой козы; я ничего хорошего не прошу, отдайте мне хоть кишечки её.
Сёстры засмеялись и сказали:
Это ты можешь получить, если ничего другого не просишь.
Двуглазка взяла кишки и зарыла их вечером, украдкой от всех, у дверей, исполняя совет мудрой женщины.
На другое утро, когда все проснулись и вышли к дверям, то увидели там чудесное дерево, на котором листья были серебряные, а между ними висели золотые плоды, уж такие прекрасные, что на свете не было ничего подобного. Никто не знал, каким образом дерево это очутилось у дверей, только одна Двуглазка смекнула, что оно выросло из кишок козы, потому что оно явилось как раз на том месте, где она их зарыла.
Мать сказала Одноглазке:
Влезь-ка на дерево, дочка милая, и сорви нам яблочко золотое.
Одноглазка влезла; но как только протягивала руку, чтобы сорвать плод, веточка сейчас ускользала из её пальцев, и это повторялось всякий раз, как она протягивала руку, и как там она ни хитрила, а никак не могла сорвать ни одного яблока.
Тогда мать сказала:
Трёхглазка, влезь-ка ты на дерево! Ты своими тремя глазами больше увидишь, чем Одноглазка.
Одноглазка спустилась с дерева, а Трёхглазка полезла на него.
Но и Трёхглазка не была проворнее, и как она там ни ловчилась, а золотые яблоки всё ускользали из её рук. Тогда мать сама вскарабкалась на дерево, но так же как и её любимые дочки, Одноглазка с Трёхглазкой, не могла поймать ни одного яблока и хватала только пустой воздух.
Тут Двуглазка сказала:
Попробую и я полезть на дерево, авось мне удастся поймать яблочко.
Сёстры закричали ей на это:
Уж где тебе, уроду, золотое яблоко поймать со своею дурацкой парою! Ишь ты, ещё чего захотела!
Двуглазка, однако, влезла на дерево - и золотые яблоки не то что ускользали от неё, а сами давались ей в руку, так что она оборвала по очереди все плоды и полон передник снесла вниз. Мать отобрала у неё все яблоки, но и после этого не стала лучше обращаться с нею, а ещё хуже, потому что со своими любимыми дочками втроём стали завидовать Двуглазке, зачем ей одной золотые плоды дались в руки.
Случилось раз, что мать с тремя дочерьми стояла у дерева; вдруг едет по дороге рыцарь.
Двуглазка! - закричали сёстры. - Скорее спрячься, чтобы нам не пришлось стыдиться за тебя.
И поспешно они накрыли бедную Двуглазку пустою бочкою, которая тут же стояла, около дерева; туда же подсунули и золотые яблоки, которые она нарвала.
И молод, и прекрасен был рыцарь; подъехал он к дереву и остановился, чтобы полюбоваться его красотою.
Кому принадлежит это прекрасное дерево? - спросил он у сестёр. - Кто даст мне с него веточку, тот может от меня потребовать чего хочет.
На это Одноглазка с Трёхглазкой отвечали, что дерево им принадлежит, и что они, пожалуй, сорвут ему веточку.
Вот и начали они стараться как бы сорвать веточку; из сил повыбились, а всё понапрасну: ветки и плоды так и увёртывались от них, как только они руки к ним протягивали.
Тогда рыцарь сказал:
Странная вещь! Вы говорите, что дерево принадлежит вам, а не имеете власти сорвать что-нибудь с него.
А сёстры друг перед другом уверяют и на своём стоят: чудесное дерево их собственность да и только. В самое это время из-под бочки выкатились два золотых яблочка и покатились прямо к ногам рыцаря: это Двуглазка рассердилась, зачем сёстры не говорили правды, так и выкатила из-под бочки пару яблочек.
Увидел рыцарь яблоки, удивился, откуда они явились? Стал он расспрашивать, а Одноглазка с Трёхглазкой на то отвечали:
У нас есть ещё одна сестра, которая никому не может показываться на глаза: вот видите ли, у неё пара обыкновенных глаз как у простонародья.
Рыцарю непременно захотелось увидеть Двуглазку.
Двуглазка, выходи сюда! - закричал он.
Тогда Двуглазка бодро вышла из-под бочки. А рыцарь так и ахнул, как увидел такую раскрасавицу.
Двуглазка, - сказал он, - ты верно можешь сорвать мне ветку с дерева.
Могу, - отвечала Двуглазка, - разумеется могу, потому что дерево принадлежит мне.
С этими словами она легко влезла на дерево, сорвала веточку с тоненькими серебряными листьями и золотыми плодами и подала рыцарю. Тогда он сказал:
Двуглазка, чего ты хочешь от меня за это?
Ах! - отвечала Двуглазка. - Я здесь терплю голод и жажду, горе и нужду, от раннего утра, до позднего вечера: вот если бы ты избавил меня от такой жизни и взял бы с собою, как я была бы счастлива!
Рыцарь поднял Двуглазку к себе на лошадь и увёз с собой в отцовский за́мок.
Там он приказал ей подать прекрасные платья, кушанья и напитки, сколько душе её хотелось; а так как он очень сильно её полюбил, то и велел благословить себя с нею, а затем отпраздновали они свадебный пир на весь мир.
Когда прекрасный рыцарь увёз Двуглазку с собою, тогда её сёстры ещё пуще стали завидовать её счастью:
«По крайней мере чудесное дерево останется с нами, - подумали они, - если мы и не можем рвать с него плоды, то всё-таки всякий будет останавливаться перед ним, заходить к нам и восхвалять его красоту, - кто знает, где ещё цветёт наше счастье?»
Но на другое утро дерево исчезло, а с ним и их надежда. А когда Двуглазка выглянула из окошка, то к её великой радости увидела, что дерево последовало за нею и стояло под её окном.
Двуглазка жила долго и весело. Случилось, пришли к ней в за́мок две бедные женщины просить милостыню. Двуглазка посмотрела им в лица и узнала своих сестёр, Одноглазку и Трёхглазку, которые после смерти матери до того обеднели, что должны были ходить по миру и просить милостыню у чужих дверей.
Двуглазка попросила их зайти к ней, оказывала им много милости и ухаживала за ними с такою любовью, что обе сестры сердечно сокрушались о том, что в молодости причиняли своей сестре так много зла.
Жила-была женщина, и было у ней три дочери; старшую звали Одноглазкой, оттого что был у ней один только глаз на лбу; средняя звалась Двуглазкой, оттого что у ней, как и у всех людей, было два глаза; а младшую звали Трехглазкой, потому что было у ней три глаза, и третий был у нее посреди лба. И оттого, что Двуглазка выглядела так же, как и все остальные люди, сестры и мать очень ее не любили. Они ей говорили:
Уж ты со своими двумя глазами никак не лучше простого люда, ты совсем не нашего роду.
Они постоянно толкали ее, давали ей платья поплоше, и приходилось ей есть одни только объедки, и они еще издевались над ней как только могли.
И вот пришлось Двуглазке однажды идти на поле пасти козу; но была Двуглазка очень голодна - поесть дали ей сестры совсем мало. Села она на меже и заплакала, да так стала плакать, что полились у нее из глаз слезы ручьями. И вот в горе глянула она, вдруг видит - стоит перед нею женщина и спрашивает ее:
Двуглазка, чего это ты плачешь?
Двуглазка говорит:
Как же мне не плакать? Очень уж не любят меня мои сестры и мать за то, что у меня, как и у всех людей, два глаза; всё толкают меня, дают мне донашивать старые платья, и есть мне приходится только то, что от них остается. Сегодня дали они мне так мало поесть, что я осталась совсем голодная.
И говорит ей ведунья:
Двуглазка, вытри слезы, я скажу тебе такое слово, что отныне ты никогда не будешь голодная, - стоит тебе только сказать своей козе:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! -
и будет стоять перед тобой чисто убранный столик с самыми прекрасными кушаньями на нем, и сможешь ты есть, сколько твоей душе будет угодно. А когда наешься ты досыта и столик будет тебе не нужен, то скажешь ты только:
Козочка, ме-е,
Столик, на место! -
и он снова исчезнет.
И сказав это, ведунья ушла. А Двуглазка подумала: «Надо будет сейчас попробовать, правда ли то, что она говорит, уж очень мне есть
хочется», и сказала:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне!
И только вымолвила она эти слова, как стоял перед нею столик, накрытый белой маленькой скатертью, а на нем тарелка, нож и вилка, и серебряная ложка, а кругом самые прекрасные кушанья; и шел от них пар, и были они еще горячие, словно их только что принесли из кухни. Тогда Двуглазка прочитала самую короткую молитву, какую она знала: «Господи, не оставь нас во всякое время. Аминь», и села она к столу и стала есть. Наевшись досыта, она сказала, как научила ее ведунья:
Козочка, ме-е,
Столик, на место!
И вмиг исчез столик и все, что стояло на нем. «Славное, однако, хозяйство», - подумала Двуглазка, и стало ей хорошо и весело.
Вечером, возвратясь домой со своей козой, нашла она глиняную миску с едой, что оставили ей сестры, но она к ней и не прикоснулась. На другой день вышла она снова со своею козой в поле и не стала есть тех крох, что ей оставили. В первый и во второй раз сестры не обратили на это никакого внимания, но так как это случалось всякий раз, то, наконец, они это заметили и сказали: «Что-то неладное творится с нашей Двуглазкой: каждый раз она оставляет еду, а раньше ведь все съедала, что ей давали: она, должно быть, что-то придумала». И вот, чтобы узнать правду, было решено, что когда Двуглазка погонит козу на пастбище, с нею пойдет и Одноглазка, чтоб посмотреть, что она там делает и не приносит ли ей кто-нибудь еду и питье.
Собралась Двуглазка идти на пастбище, а Одноглазка подходит к ней и говорит:
Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасешь козу, пасется ли она там как следует.
Но Двуглазка поняла, что задумала Одноглазка, загнала козу в высокую траву и говорит:
Одноглазка, пойдем сядем, я тебе что-нибудь спою.
Села Одноглазка, устала она от непривычной ходьбы по солнцепеку, а Двуглазка запела:
Ты не спишь, Одноглазка?
Ты уж спишь, Одноглазка?
И закрыла свой глаз Одноглазка и уснула. Увидала Двуглазка, что Одноглазка крепко спит и узнать ничего теперь не сможет, и говорит:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! -
и села она за столик, наелась-напилась досыта и молвила снова:
Козочка, ме-е,
Столик, на место!
И вмиг все снова исчезло. Разбудила тогда Двуглазка Одноглазку и говорит:
Одноглазка, что же ты, пасти козу собираешься, а сама-то уснула? Ведь она может вон куда забежать. Вставай, пора уж и домой возвращаться.
Пошли они домой, а Двуглазка опять к своей мисочке с едой так и не прикоснулась, и Одноглазка ничего не могла объяснить матери, почему та не хочет есть, и сказала в свое оправдание:
А я-то на поле уснула.
На другой день и говорит мать Трехглазке:
На этот раз надо будет пойти тебе да повнимательней проследить, что ест на поле Двуглазка, не приносит ли ей кто еду и питье, - должно быть, она ест и пьет тайком.
Подошла Трехглазка к Двуглазке и говорит:
Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасешь козу и ест ли она там как следует.
Но Двуглазка поняла, что задумала Трехглазка, и загнала козу в высокую траву и говорит:
Пойдем, Трехглазка, да сядем, я тебе что-нибудь спою.
Села Трехглазка, устала она идти по солнцепеку, а Двуглазка и затянула свою прежнюю песенку и начала петь:
Ты не спишь все, Трехглазка?
Ты уснула, Трехглазка? -
спела она по забывчивости:
Ты уснула, Двуглазка?
И все пела она:
Ты не спишь все, Трехглазка?
Ты уснула, Двуглазка?
И закрылись у Трехглазки два глаза и уснули, но третий глаз не был песенкой той заговорен, и не уснул он. Хотя из хитрости Трехглазка его и закрыла, будто он спит, но он моргал и мог все хорошо видеть. Подумала Двуглазка, что Трехглазка уже крепко спит, и сказала она тогда свой заговор:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! -
и напилась она и наелась досыта, а затем велела столику уйти:
Козочка, ме-е,
Столик, на место!
А Трехглазка все это видела. Тогда Двуглазка подошла к ней, разбудила ее и говорит:
Э, да ты, кажется, спала, Трехглазка? Хорошо ты, однако, пасешь козу! Давай-ка пойдем домой!
Пришли они домой, а Двуглазка опять ничего не стала есть; вот Трехглазка и говорит матери:
Ну, теперь я знаю, почему эта гордая девчонка ничего не ест; стоит ей только сказать:
Козочка, ме-е,
Столик, ко мне! - и тотчас является перед нею столик, уставленный самыми прекрасными кушаньями, - куда лучше, чем то, что едим мы здесь; а как наестся она досыта, то стоит ей сказать:
Козочка, ме-е,
Столик, на место! -
и все снова исчезает. Я все в точности сама это видела. Два глаза она мне усыпила своим заговором, но тот, что у меня на лбу, к счастью, не спал. Стала тогда завистливая мать кричать на Двуглазку:
Ты что ж это, хочешь есть лучше, чем мы? Я тебя от этого отучу! - Принесла она большой нож и ударила им козу прямо в сердце, и упала коза замертво наземь.
Увидала это Двуглазка, и ушла она с горя из дому, села в поле на меже и залилась горькими слезами. Вдруг смотрит она - стоит перед ней снова ведунья и говорит ей:
Двуглазка, чего ты плачешь?
Да как же мне не плакать! - отвечала она. - Заколола мать мою козочку, что, бывало, как скажу я ей ваш заговор, накрывала мне так чудесно каждый день столик; а теперь придется мне снова голодать да горе терпеть.
Говорит ей ведунья:
Двуглазка, я дам тебе добрый совет: попроси своих сестер, чтобы отдали они тебе внутренности убитой козы, и закопай их у порога в землю, и будет тебе от того счастье.
Ведунья исчезла, а Двуглазка вернулась домой и говорит сестрам:
Милые сестры, дайте мне что-нибудь от моей козы, хорошего куска я у вас не прошу, дайте мне только внутренности.
Засмеялись они и говорят:
Это ты можешь, пожалуй, получить, если другого не просишь.
Взяла Двуглазка внутренности козы и закопала их вечером тайно, по совету ведуньи, возле порога.
На другое утро, когда все проснулись и вышли на порог, видят - стоит перед ними дивное дерево, листья у него все серебряные, висят между ними золотые плоды, - и такого прекрасного и драгоценного дерева не было еще во всем свете. Но они не могли понять, откуда могло ночью вырасти тут дерево. Только одна Двуглазка знала, что выросло оно из внутренностей козы, потому что стояло оно как раз на том самом месте, где закопала она их в землю.
Вот мать и говорит Одноглазке:
Дитя мое, полезай на дерево да нарви нам с него плодов.
Взобралась на дерево Одноглазка, но только хотела она сорвать одно из золотых яблок, а ветка и выскользнула у нее из рук, - и не пришлось ей сорвать ни одного яблока, как она ни старалась.
Тогда мать и говорит:
Трехглазка, ну, полезай ты, ведь тебе-то лучше видать твоими тремя глазами, чем Одноглазке.
Спустилась Одноглазка с дерева, а Трехглазка на него взобралась. Но и Трехглазка оказалась не более ловкой, чем ее сестра; и как уж она ни глядела, а все же золотые яблоки никак не давались ей в руки. Наконец у матери не хватило терпенья, и она сама полезла на дерево, но и ей, как и Одноглазке и Трехглазке, не удалось схватить ни одного яблока.
Тогда говорит Двуглазка:
Дозвольте мне полезть на дерево, может, мне лучше удастся.
Хотя сестры и посмеялись: «Где уж тебе с твоими двумя глазами достать-то!» - но Двуглазка влезла на дерево, и вот золотые яблоки от нее не уходили, а падали сами к ней в руки, - и нарвала она их полный передник. Взяла мать у нее яблоки; и вот надо бы теперь Одноглазке и Трехглазке обращаться с бедной Двуглазкой лучше, чем прежде, но они стали ей завидовать, что только ей одной и удалось достать золотые яблоки, и стали они с ней обращаться еще хуже.
Стояли они раз все вместе у дерева, а на ту пору проезжал мимо молодой рыцарь.
Скорей, Двуглазка, - крикнули ей сестры, - полезай под дерево, чтоб нам не пришлось за тебя стыдиться, - и они поспешили накрыть Двуглазку пустой бочкой, стоявшей около дерева, и попрятали туда же и золотые яблоки, которые она сорвала.
Вот подъехал рыцарь ближе, и оказался он красивым юношей. Он остановил коня, изумился, глядя на чудесное дерево, что было все из золота да серебра, и говорит сестрам:
Чье это прекрасное дерево? Кто даст мне ветку с него, тот может потребовать от меня, чего захочет.
И ответили Одноглазка и Трехглазка, что дерево это принадлежит им и что они охотно сломают ему ветку с него. Но как они ни старались, а сделать этого не смогли, - ветки и плоды всякий раз от них ускользали. Тогда рыцарь и говорит:
Странно, дерево ваше, а вы не можете и ветки с него сломать.
Но они стояли на том, что дерево все же принадлежит им. В то время как они разговаривали, выкатила Двуглазка из-под бочки два золотых яблока, и покатились они прямо к ногам рыцаря, - Двуглазка рассердилась, что Одноглазка и Трехглазка говорят неправду. Как увидал рыцарь яблоки, удивился и спросил, откуда они взялись. Одноглазка и Трехглазка ответили, что у них есть сестра, но она не смеет людям на глаза показаться, оттого что у ней только два глаза, как у всех простых людей. Но рыцарь потребовал, чтоб ее показали, и крикнул:
Двуглазка, выходи!
И вот вылезла Двуглазка спокойно из-под бочки, и рыцарь был поражен ее дивной красотой и сказал:
Ты, Двуглазка, наверное, можешь сорвать мне ветку с этого дерева?
Да, - ответила Двуглазка, - это, конечно, сделать я могу, ведь дерево-то мое. - Взобралась она на дерево и легко сорвала ветку с красивыми серебряными листьями и золотыми плодами и подала ее рыцарю.
Тогда рыцарь и говорит:
Двуглазка, что мне дать тебе за это?
Ах, - ответила Двуглазка, - я терплю голод и жажду, нужду и горе с раннего утра и до позднего вечера; я была бы счастлива, если бы вы взяли меня с собой и выручили бы меня из беды.
Тогда посадил рыцарь Двуглазку на своего коня и привез ее домой в свой отчий замок. Там одел он ее в прекрасные платья, накормил ее досыта. И полюбил он ее, и обвенчался с нею, и отпраздновали они свадьбу в великой радости.
Как увез прекрасный рыцарь Двуглазку, стали завидовать сестры ее счастью. «А волшебное-то дерево останется у нас, - думали они, - хоть и нельзя сорвать с него плодов, а все же всякий будет останавливаться у нашего дома и к нам приходить да его расхваливать, и кто знает, где найдешь свое счастье!»
Но на другое утро дерево исчезло, а с ним и их надежды. Глянула Двуглазка из своей светелки в окошко, видит - стоит перед нею, к ее великой радости, дерево, - оно перешло следом за нею.
Долго жила Двуглазка в счастье и в довольстве. Но пришли раз к ней в замок две нищенки и попросили у ней милостыни. Глянула им в лицо Двуглазка и узнала в них своих сестер Одноглазку и Трехглазку, - они так обеднели, что пришлось им теперь ходить по дворам да выпрашивать кусок хлеба. Двуглазка позвала их к себе, приняла их ласково и о них позаботилась; и они от всего сердца раскаялись в том, что причинили своей сестре так много зла в молодости.
Сказка Одноглазка, Двуглазка, Трехглазка рассказывает о диковинном семействе. Обязательно найдите время, чтобы прочитать онлайн увлекательную сказочную историю о добре и зле.
Сказка Одноглазка, Двуглазка, Трехглазка читать
У женщины было три дочери. Одна – с одним глазом, вторая – с двумя, третья – с тремя. Мать и сестры издевались над Двуглазкой, объедками кормили, работой изводили. Приветливая и покорная девушка все терпела. Кроме своей козы никому бедняжка на горькую долю не жаловалась. Однажды добрая волшебница пожалела девушку и научила волшебным словам «Козочка, давай, столик накрывай!» Всевозможные кушанья сразу на столике появляются. Сестры заподозрили, что кто-то подкармливает Двуглазку. Выведали ее тайну. Из зависти мать козу убила. Но добрая ведунья велела выпросить кишки животного и закопать их возле дома. Очень быстро на том месте выросла яблонька с золотыми яблочками. Те чудесные яблочки только Двуглазка сумела для рыцаря сорвать. Забрал он с собою добрую девушку в свой замок. Стала Двуглазка его женой. Сестры от зависти места себе не находили. Радовало их только то, что серебряная яблонька с золотыми яблочками им досталась. Но на следующее утро яблонька исчезла. А молодая жена рыцаря под своим окном увидела яблоньку, подаренную ей на счастье доброй волшебницей. Через несколько лет сестры стали нищенками. Но Двуглазка не оставила их в беде. Читать сказку онлайн можно на нашем сайте.
Анализ сказки Одноглазка, Двуглазка, Трехглазка
Суть сказки – в непростых отношениях между людьми и торжестве справедливости. Ужаснее всего, что красивую и добрую девушку третируют родные люди за то, что она не уродлива, как они. Чему учит сказка? Сказка учит идти к людям с добром, оставаться с чистым сердцем несмотря на жизненные обстоятельства.
Мораль сказки Одноглазка, Двуглазка, Трехглазка
Главная мысль сказки: все получают то, что заслужили. Хорошей девушке – хороший жених достался. Плохие – по заслугам наказаны. Так мораль поучительной сказки утверждает веру в торжество справедливости.
Пословицы, поговорки и выражения сказки
- Делай добро, чтобы оно к тебе вернулось.
- Добро поощряй, а зло порицай.
- Плохо тому, кто добра не творит никому.