В первый раз они поехали в Дагестан вдвоем. Вернулись оттуда с пятью освобожденными рабами и налаженной агентурной сетью. Сейчас к освобождению рабов подключилось правительство и силовики
Олег Мельников, лидер Общественного движения «Альтернатива», надеется, что Дагестан станет первой республикой в России, где будет полностью побеждено рабство. Первой, но не единственной.
Смотрите экспертное интервью с лидером Общественного движения «Альтернатива» Олегом Мельниковым. Уже около года он занимается поиском и освобождением рабов на территории России.
Расшифровка интервью:
— Олег, первый вопрос: в России есть рабство?
— Да, это, к сожалению, не искорененная еще из древних веков проблема. Это не проблема России, это проблема всего мира. Буквально недавно общался с коллегами из Голландии, которые сказали что у них такая же точно ситуация с приезжими поляками, румынами, или еще с кем-то, кто приезжает на заработки в Голландию, не знает языка и попадает в такие ситуации. Не говоря уже о самих голландцах.
— А в уголовном кодексе России есть статья, которая регулирует эту сферу деятельности?
— Да, это статья о незаконном использовании рабского труда, которая подразумевает до 15-ти лет лишения свободы.
— Давайте рассмотрим цепочку, которая превращает нормального свободного человека в раба. Вот в России как это происходит?
— Зачастую это не москвич. Это достаточно открытые сердцем и душой люди из регионов, которые в связи с нехваткой рабочих мест в тех деревнях и селах, где они живут, едут в Москву. Приезжают на вокзал. Им под разными предлогами предлагают работу, хорошую зарплату. Кому-то олимпийскую стройку предлагают, кому-то работу в отеле. В итоге большинство из них оказываются на кирпичных заводах в Дагестане. Там им говорят что за них заплатили деньги и пока они год не отработают там, они никуда не уедут. Им обещают какие-то деньги в конце года заплатить, но как правило ничего не платят.
— Вы сказали, за них заплатили деньги. И какие деньги за них платят?
— Девушка, которая работает в сауне и которую заставляют заниматься проституцией — порядка 150 тыс. руб. Мужчина, который будет работать на кирпичном заводе — порядка 15 тыс. руб.
— А в Советском Союзе было что-то похожее? «Камышовый рай» — это та же история, или что-то изменилось сейчас?
— На самом деле изменилось конечно. Здесь вопрос отношения к этим людям. Если брать случай в Москве, в Гольянове, с гражданами Узбекистана и Казахстана, то там у хозяйки была потребность — если она не увидит крови, она не успокаивалась, избивала девушек до крови. Что касается ситуации с Дагестаном, и в целом с Северным Кавказом — здесь хозяевам не выгодно бить свою рабочую силу, поскольку она хуже будет работать. Но работают они по 12-14 часов и их периодически спаивают, дают еду и пугают тем, что если они выйдут за забор, то их убьют боевики или силовики, выдав в последствии за террористов. Т.е. люди зачастую боятся оттуда выходить. Кроме того, у них забирают документы. Не знаю, насколько это похоже на камышовый рай.
— Вот Вы сказали, что им под разными предлогами предлагают работу. А я вот недавно записывал освобожденного из рабства жителя Смоленска и он сказал, что его напоили клофелином, он потерял сознание и их всех сгрузили в багажное отделение автобуса. Такое тоже происходит?
— Это один из самых диких случаев. Таких случаев в нашей практике три было, когда местные агенты насколько обнаглели, с попустительства местной полиции, что умудряются так увозить людей. Под разными предлогами пригласить попить чай и в итоге человек оказывается в Дагестане или еще где-то. При этом сотрудник полиции, который останавливал этот автобус, когда ему сказали что я не хочу никуда ехать, он почему-то посадил людей обратно в автобус и автобус поехал дальше в Махачкалу. Это на посту в Калмыкии было, мы выяснили это.
— Да, но надо сейчас короткую предысторию сделать, поскольку зрители, возможно, не видели этого сюжета. Действительно, их отравили клофелином, как рассказывал житель Смоленска. Восемь человек их погрузили в автобус, в багажное отделение. На посту их остановили, но сотрудник полиции никак им не помог и они поехали дальше. Вот в связи с этим тогда уже у меня возникал этот вопрос и сейчас он возникает: вот их было 8 здоровых мужчин. По меньшей мере одного я видел, он достаточно крепкий. Вез их водитель, у них не было охраны. Вот какая может быть психология у людей, которых 8 человек, их везут в багажном отделении и они не могут ничего сделать. Они не могут этого водителя, грубо говоря, скрутить и отобрать паспорта?
— Я могу сказать лишь одно. Вот из тех заявок, которые к нам приходят, в целом эти люди между собой похожи. Они даже внешне похожи. Они очень открытые люди, очень спокойные, они не идут на конфликт. Это действительно такие люди из деревни, которые боятся сказать лишнее слово, боятся еще чего-то сделать. Последний человек — Вячеслав, которого мы привезли в Москву с нашего последнего рейда, он приехал сюда на заработки из Белоруссии. Ему сказали что он будет много зарабатывать. Он туда поехал. В итоге ему за 4 месяца, что он работал, ничего не платили. Он выполнял все черновую работу, которая была. Однажды он попытался уехать оттуда на том КАМАЗе, на котором он возил камни с местного карьера. Его догнали, избили и он боялся спросить о возможности уехать домой, потому что все люди были с оружием. Страх. К сожалению, если посмотреть в целом как устроен наш мир — даже один человек может управлять большой массой, при том что эта масса гораздо сильнее.
— Ну все-таки что получается? Вот раб — это немного другое. Кто такой раб? Раб — это человек, которого можно продать, подарить, человек, которого можно убить, отвечая только финансово — ты потеряешь раба. Здесь немного другое. Их же не приковывают кандалами. Получается что это человек с определенным психотипом, который податлив, он не может…
— Вы можете вспомнить рабов в Риме, в Америке — африканцев, их тоже не приковывали кандалами, им просто некуда было идти оттуда. Грубо говоря, если Вы окажетесь в Сомали, то Вы вряд ли сориентируетесь, что можно куда-то бежать, или куда-то идти. Тем более не зная языка. Здесь, на Северном Кавказе, в каком-то селении, когда у тебя есть работа на кирпичном заводе, большое количество угроз со стороны хозяина и сумрачная мечта что ты когда-то выберешься, потому что хозяин обещал что тебя отпустят через год. Вот собственно этим и живут.
— Но получается что их, если и отпускают через год, то им денег не выплачивают. Т.е. они просто уезжают ни с чем. Или их не отпускают вообще и они продолжают работать пока…
— К сожалению, я знаю как хорошие заводы, где людям действительно платили зарплату и отпускали по нескольку раз. Так знаю и заводы, откуда нам приходилось забирать людей, которые там по 2 года, по 17 месяцев находились. Также местные жители сообщают что остались еще с первой чеченской войны. Это отдельный вид поиска, поскольку их, как правило высоко в горах держат.
— И сколько сейчас рабов, как Вам кажется, могут находиться на территории Северного Кавказа или, хотя бы, Дагестана?
— После последних событий, не знаю, связано ли это с нашим приездом или нет, но большое количество кирпичных заводов, по заявлению мэра Махачкалы, будут закрыты, по его указу. И так и было сделано. Все заводы в Махачкале были закрыты. Мы следили, чтобы были отправлены домой все работавшие на них. Также большое количество кирпичных заводов сейчас закрывается. Но по моим подсчетам сейчас там остается около 5-7 тыс. человек. Но это очень приблизительные данные. Но в связи с тем, что начинается новый сезон, будут набирать новых. Мы будем противодействовать этому. Мы договорились с местными властями что наши активисты будут стоять на въезде в Дагестан и проверять вместе с сотрудниками полиции автобусы, и вообще весь транспорт, на котором могут провести рабов.
— И есть вероятность, что эта проблема может решаться системно?
— Мы пытаемся это сделать. Все-таки это не наша задача, а задача силовиков. Мы лишь, как активное гражданское общество, должны им помочь.
— Давайте теперь расскажите как все начиналось. Когда вы начали этим заниматься и почему?
— Примерно 9 месяцев назад мы познакомились с женщиной, которая нам рассказала, как они помогали своему другу из такого рабства выбраться.
— В Дагестане он был?
— Да. Как он связался с ними. Я мало в это поверил, потому что в моем разуме не могло уместиться понятие рабства. Ну как это — человек не может сбежать, не может уехать?! Я решил все это проверить. Мы с моим товарищем поехали в Дагестан вдвоем. Примерно 8 месяцев назад. Тогда нам удалось наладить активное взаимодействие с местными жителями. Потом они нам всячески помогали.
— Вы поехали за этим человеком?
— Нет мы просто поехали.
— Просто вдвоем, посмотреть что там происходит на кирпичных заводах?
— Да. Но на самом деле тяжеловато было. Когда мы представлялись просто ребятами и просили пообщаться с людьми, естественно нас прогоняли с заводов. Но потом мы научились обходить. Мы брали с собой большое количество людей из местной молодежи, которая активно против этого.
— А где вы их брали? Как вы познакомились с ними?
— Стоит там только с одним парнем познакомится и он большое количество друзей подтянет.
— А им зачем это нужно было?
— Вы понимаете, у ас есть стереотип, то что в Дагестане у каждого есть раб. Нет. Там есть рабы у небольшой кучки людей, подонков, а зачастую там встречаются очень хорошие люди. Причем этот контраст очень виден. Например, узнавая, что мы приехали сюда освобождать людей, многие таксисты возили нас бесплатно. Так, собственно, мы и познакомились с местными жителями, которые превратились потом в наших информаторов. Они нам и давали информацию о тех или иных людях. И вот в первую поездку мы освободили 5 человек: трех мужчин и двух девушек из сауны.
— Т.е. вы приехали вдвоем, каким-то образом умудрились познакомиться с местными…
— Вот это самое беспроблемное. Они очень гостеприимны.
— Но все-таки это опасно. Вы освободили кроме мужчин еще 2-х женщин, и они стоили по 150 тыс. руб. Т.е. тот кто их содержал потерял 300 тыс. руб. Понимаю, что это глупый вопрос, но — не страшно было?
— В целом нет. Если смотреть на ситуацию, которая там, там колоссальная поддержка местного населения. Конечно идут боевые действия, но они идут между силовиками и местными салафитами, ваххабитами. Они не затрагивают…
— А получается что рабов держат, ну кирпичные заводы или проституток держат не ваххабиты. Это бизнес а не бандформирования?
— Нет. Т.е. это бандформирование, но своеобразное. Оно не имеет не религии, ни веры. Они просто зарабатывают на этом деньги.
— Ну и давайте, Вы там были уже 5 раз, какой алгоритм освобождения рабов. Вы приезжаете какой-то компанией и что?
— Про первый раз я рассказал.
— Ну да, первый — это очень авантюрно. Не без помощи Божией это случилось.
— Да. Ничего не ожидали от этого, но вот получилось. Вопрос желания был и сил свыше. Вторая наша поездка была уже более подготовленной. У нас есть небольшой отряд, который помогает нам в освобождении. Мы его никогда не афишируем, и они умеют профессионально брать штурмом здания.
— Вы его везете с собой из России?
— Это секрет. Никто не знает, откуда они появляются и куда уходят. Они умеют профессионально освобождать людей и собственно с их помощью мы проводим операции. Есть несколько дней на отработку завода или сауны, когда мы следим за ним, выясняем сколько там людей. Однажды мы ошиблись. Вместо 4 было 9 и это было ужасно. У нас не было средств отправить других 5 человек, они жили на перевалочной базе. Тут есть своя специфика. Мы освобождаем людей, они находятся день-два на перевалочной базе, потом мы, по мере необходимости делаем им документы и отправляем домой. Но есть еще более мирная ситуация. Сауну в любом случае приходиться брать штурмом, поскольку за 150 тыс. они будут сражаться как за 150 тыс. А 150 тыс. в Дагестане — это не 150 тыс. в Москве. У них 15 тыс. считается хорошей зарплатой. Вот с кирпичными заводами — начальник зачастую боится связываться с нами, особенно после последнего случая и отпускает людей просто когда мы приходим, или в сопровождении наших людей, а последние 2 раза уже в сопровождении силовиков, которые активно идут на сотрудничество с нами. Т.е. с кирпичными заводами чуть проще.
— Но теоретически это должны делать силовики. Первое время вы с ними не связывались. А почему, кстати, вы сразу не обращались к силовикам и не привлекали их?
— Есть две причины: первая — мы боялись утечки; вторая — у нас не было должного уровня понимания всей ситуации, того, что там происходит. В последних двух поездках достаточно на высоком уровне попросили нам помогать и связали нас с министром по массовым коммуникациям Дагестана, который нас связал уже с пресс-службой МВД Дагестана и они — пресс-служба — шли на то, что они не знали, куда они едут. Мы просто показывали дорогу. Опять же, чтобы не было утечки. И на месте мы уже собирали людей и сотрудники полиции оформляли все необходимые протоколы. Но вот в последний раз, когда мы освободили 9 человек, там было оформлено только мошенничество.
— Что им не заплатили зарплату?
— Да. Не были оформлены договоры, не заплатили зарплату. Ну и еще сейчас этого человека, который держал людей, оштрафовали газовики, санэпидемстанция, ну т.е. миллионов 18, кроме мошенничества, он должен будет сейчас выплатить.
— Но получается что привлечь к ответственности владельцев кирпичных заводов тяжело. Почему?
— У нас муниципальные власти очень боятся признать эту проблему и поэтому тяжело возбудить по этой статье уголовное дело.
— Получается что власти ставят какие-то препоны?
— Ну да, если история не прибавит звезд на погонах, они всячески пытаются идти на уступки, чтобы мы с ними договаривались, чтобы по этой статье не возбуждали уголовное дело.
— Но все-таки получается, что какое-то системное решение по этому делу есть. Начинали вы авантюрно — два человека поехали. Потом не меньшая авантюра — военизированные отряды, т.е. это противозаконно. А сейчас вы уже идете на контакт с властями. И Вы говорите, — после последнего раза. А что было в последний раз?
— В последний раз нам удалось встретиться с министром массовых коммуникаций, который признал, что существует эта проблема и они готовы ее решать. Но в связи с тем, что у них еще большое количество других проблем, у них просто не хватает рук. И власти пошли нам на уступки: выдают когда нам нужно людей — сотрудников полиции, которые едут с нами в тот или иной участок для проверки завода или еще чего-то.
— Но при этом вы все равно продолжаете действовать как общественная организация. Финансирования у вас нет. А финансирование? Сколько примерно вы тратите чтобы вывести одного раба? Вы же с них денег не берете, я так понимаю.
— В среднем одного человека стоит вывезти порядка 10 тыс. руб. Это минимум одежды ему надо купить, отправить его до Москвы и от Москвы еще в какой-то регион. Но здесь уже проще, мы обычно находим родственников, которые покупают им билеты. Но от Махачкалы до Москвы, еда и одежда — это стоит около 10 тыс. рублей, ну и еще какое-то время проживания в Москве.
— И финансирования у вас нет и вы сейчас, получается, делаете это на собственные деньги.
— Да, которые уже закончились.
— И надеетесь продолжать этим заниматься?
— Я когда-то думал, что один-два раза и все будет побеждено. Оказывается нет. Рабы есть не только в Дагестане, они есть и в Оренбургской области и в Москве. поэтому, к моему большому сожалению, заниматься этим придется еще долго.
— Но все же с Дагестаном есть надежда, если сейчас подключились силовики, министр, заводы закрываются. Т.е. вы, получается, такие неуловимые мстители. Вы появляетесь… Если раньше вы появлялись просто авантюрно, сейчас вы уже появляетесь с законом, который идет за вами.
— Более того, я предполагаю что Дагестан — это первый регион, если они продолжат в тех же темпах, в котором будет побеждено рабство в России.
— И есть вероятность, что будут найдены солдаты со времен первой Чеченской войны?
— Я очень надеюсь. Если они там есть, мы их обязательно найдем, при данной поддержке властей.
— Очень радужные перспективы. Эту проблему, получается, усилиями двух человек, которые просто куда-то поехали, потом как-то организовались и удалось победить рабство в Дагестане. Вот можно системно вообще проблему рабства в России решить, и может ли правительство и госорганы в этом как-то участвовать?
— Правительство отдельно не может решить эту проблему, как и два человека отдельно не могут эту проблему решить. Только вместе, конечно, я думаю победим. И я не хочу чтобы это была программа до 2015 года, или 2014-го. Думаю, если активно вся наша страна в это включится, за этот год должны победить. Только при условии, что вся страна включится.
Подробнее о движении по освобождению рабов вы можете узнать на сайте: http://kupiraba.ru
По всем вопросам можете обращаться к Олегу лично: 8 964 573 7207
Владимир ЛОМОВ
Дмитрий ПАВЛОВ
Наталья КАЛЕНЧУК
Письмо недавно освобожденного из рабства М. Жилкина:
"Прошу внимания всех друзей. Это очень важный пост и, возможно, он поможет спасти мою жизнь.
Любой перепост приветствуется. Чем больше людей узнают о сложившейся ситуации, тем лучше.
Обычно я не люблю рассказывать свою историю, предпочитая говорить, что всё хорошо. Но вот стало совсем уж не хорошо и я говорю.
Несколько лет назад у меня отняли половину дома в Наро-фоминске. Банда черных риелторов. Несколько судов оказались безуспешными просто потому, что в составе банды оперуполномоченный, зять прокурора и прочие милые люди, сумевшие превратить все суды в развеселый фарс. В общем история из серии тех, которыми никого сейчас не удивишь и которая кроме фраз «ужас какой»(с) и «ты держись - ты сильный»(с) никаких иных реакций не получает. Я уже устал ей делиться, помолчал бы и сейчас, если бы не её продолжение. После последнего суда я почти год я провел заложником у бандитов, выполнявших для ментов «черную работу», откуда, не без приключений, был вызволен приятелями-чеченцами. Один из них, его имя Гуржиханов Ибрагим Юсуп-Хаджиевич, уверил меня, что решит вопрос с отобранной половиной дома неофициальным путем и предложил переехать в Грозный. Поскольку с Москвой меня уже ничего, кроме грустных воспоминаний не связывало, а о российской судебной системе после того, что со мной произошло, я мог говорить исключительно хорошее, как о покойнике, я согласился и с тем и с другим предложением. Банальная фраза о том, что нельзя вступать в сделку с дьяволом, в тот момент как-то не пришла мне в голову. А зря. По приезде в Грозный, Ибрагим отобрал у меня документы и банковскую карту. Общая психологическая подавленность после произошедшего и новый поворот, скажу честно, сломили меня и я, вместо того, чтобы хоть как-то сопротивляться, стал приспосабливаться к предполагаемым обстоятельствам. Радостный Ибрагим сообщил, что его условия для меня гораздо лучше - он будет давать мне денег на прожиточный минимум из тех, что я зарабатывал и не станет ограничивать свободу передвижения, поскольку убежать из Грозного нереально. Так я прожил четыре года, пытаясь выстроить вокруг себя свой мир, через стенки которого не просвечивала бы реальность. Чем больше я зарабатывал, тем меньше мне доставалось. В последние месяцы он стал забирать все заработанные мной деньги, также, как и пенсию по инвалидности. Заставил сделать завещание на себя - с домом вопрос решить у него не получилось в надежде, что со своими болезнями долго я не протяну. Я же выживал благодаря соседям и друзьям, которыми там обзавелся. Вступать в противоборство с Ибрагимом они не решались и выражали сочувствие едой. Ибрагим уверенно шел вверх по карьерной лестнице, добравшись в итоге до должности помощника министра. Родственные связи и должность крепко защищали его от любых нападок. Попытки увещевания и разговоров по душам тоже ни к чему хорошему не привели - к сожалению бандиты плохо понимают сложносочиненные предложения, деепричастные обороты и скрытые за ними аллюзии. Он искренне ставил себе в заслугу, что не прибил меня, а дает жить и ходить по городу. Один из последних разговоров закончился моим избиением. Бил в голову целенаправленно, зная, чем для меня, инсультника, это может закончится. Этой же ночью я, благодаря Елене Греминой и сотрудникам московского и ингушского отделений общества «Мемориал» (вечная благодарность им за этот поступок), был эвакуирован из Чечни в Москву. Ибрагим рвал и метал. На шум собрался совет старейшин тейпа, который, вот неожиданность, решил, что Ибрагим не прав и поступал ни как мусульманин, ни как чеченец, ни как мужчина, в конце концов. Правда инкриминировалось ему не мое удержание и отъем денег, а то, что он поднял на меня, старшего по возрасту человека, руку. Через какое-то время меня нашли и передали, что, если я буду молчать, то, так и быть, могу жить спокойно. Огласка. Единственное, чего они боятся. Ибрагим будет делать неплохую карьеру в правительстве Кадырова (да, впрочем, и в любом другом он не пропадет - такие люди без моральных принципов и паталогической жаждой наживы просто созданы для работы в правительстве) - у него есть связи, теперь ему необходима безупречная репутация. По прошествии времени всё же было решено, что я - единственное, что может испортить его репутацию. Ни его криминальные разборки в Пскове, ни его разбойные нападения на курьеров, развозящих айфоны в Питере (об этих подробностях я узнал от него самого; он этими подвигами гордился), а вот именно я. Думаю, не малую роль в этом решении сыграло и то, что документы на злосчастную половину нарофоминского дома вкупе с завещанием остались после моего бегства у него. Также как и моя пенсия, которую он, воспользовавшись связями в пресловутом чеченском пенсионном фонде, просто отменил непонятным науке способом. Чтобы я не заговорил, было принято решение избавится от меня. Вот то есть в прямом смысле этого слова, как бы дико это ни звучало. Хотя по нынешним временам дикостью мало кого можно удивить. Да. Я устал прятаться. Это не совсем та жизнь, о которой я мечтал. Огласка - единственное, что меня сейчас спасет. Друзья в Чечне запустили своё письмо в инстаграмме у Кадырова и еще нескольких популярных личностей. Я не совсем согласен с тем, что там написано, но выражаю им благодарность за то, что они сделали. Не называю имен, чтобы не навлечь на них беду. Комментарии там удаляются и пишутся снова. Пока этот тяни-толкай привел к тому, что Ибрагим в бешенстве и попытается побыстрее добраться до меня.
Огласка - это единственное, что может меня спасти. Я знаю их возможности и то, на что они способны. Прошу перепост. Спасибо."
В ИТУМ-КАЛЕ корреспондентам "НГ" довелось встретиться с только что освобожденными рабами, которые живут в расположении местного временного РОВД. Когда-то эти люди обманом были вывезены из разных краев и областей России в Чечню, где до прихода федеральных сил они влачили жалкое существование. А теперь, временно обитающие по соседству с новосибирскими милиционерами в ожидании решения миграционных властей, они отъедаются и набираются сил. Усталые, измученные люди смотрели на нас с интересом и подозрительностью. Немногие из них делились воспоминаниями о прежней жизни, некоторые все-таки осмелились подойти поближе и завести разговор. Когда фотокорреспондент Артем Чернов попросил их встать рядом и не смотреть в объектив, все они покорно и почти одновременно выполнили его указания. Вот какую историю поведал нам один из них - Владимир Станиславович Росман.
Попал я сюда еще до первой войны, в 1992 году. В Астрахани познакомился с одним чеченцем, он предложил заработать денег в Чечне. Я строитель: кровельщик, каменщик, маляр-штукатур, все время работал на стройках, шабашках. Он меня обманул - не заплатил. Из Шали, куда он меня привез, я ушел в Аргун - там тоже денег не было, тоже обман. Оттуда убежал в Грозный, хотел выехать из Чечни, потому что понял, что здесь кругом обман.
Кормили?
Кормить-то кормили, работать же на них надо! В городе меня отправили в спецприемник, а там милиция таких, как мы, отлавливала и продавала...
Официальные органы внутренних дел?
Да, официальные. Продавали всего за 50 тысяч рублей. И меня продали. Попал сюда, пас баранов. Мой бывший хозяин - Магомед Амиров - теперь назначен здесь уполномоченным по сельскому хозяйству.
Как? Бывший рабовладелец при нынешней власти получил должность?
А что делать? Он оппозиционер. Он был в оппозиции в ту войну и в эту. Тут больше таких людей нет, некому власть доверить. Он хоть он и рабовладелец, но подходит этой власти.
Было желание выбраться отсюда?
Такое желание было всегда. Но со временем уже как-то привык. Мне обещали дать заем, скот, говорили, мол, будешь сам себе хозяин, но слова оставались словами. Верил, все время верил, ждал и вот, наконец, дождался...
У вас есть квартира, дом?
У меня мать в Осетии живет, там и дом есть. Отсюда к матери, естественно, поеду. Я и так уж семь лет как связь с ней потерял.
Судьбы таких людей в основном схожи. Другой узник - Петр Шаповалов, ему 60 лет, он из Ростовской области. В Чечне пробыл 12 лет - с 1988 года. Хромой, во рту нет ни одного зуба. Его история также банальна: проработал 3 месяца в Чечне, за работу не заплатили ни копейки, пытался бежать, его поймали, побили, второй раз - то же самое.
Еще один пример - Геннадий Шулико с Урала. В 1983 году он попал сюда, в Итум-Кале, в рабство. В свое время был музыкантом-трубачом в ресторанном оркестре. Его просто подпоили, наобещали золотые горы и в пьяном виде ввезли на территорию Чечни из Астрахани. Пробовал бежать 3 раза в сторону Грузии по перевалу. И каждый раз его возвращали назад, каждый раз побеги заканчивались сильными побоями. У него есть семья, которая, наверное, его ждет. Он сказал, что поедет домой, когда хоть чуть-чуть встанет на ноги.
На территории военной комендатуры Итум-Калинского района в начале мая находились 15 бывших рабов. 11 из них были освобождены разведчиками комендатуры, 4 - сотрудниками временного местного РОВД. Я попросил прокомментировать эту ситуацию старшего офицера по разведке Итум-Калинской военной комендатуры подполковника Юрия Щукина, чьи солдаты-разведчики отыскали по кошарам в горах 11 человек.
Из 11 человек только двое вывезены сюда силой, остальные - обманом, особенно те, кто здесь дольше находится. Как правило, их встречали на вокзалах, когда у них не было денег на билет. Заводили разговор, угощали в ресторане или где-нибудь на природе, бутылка водки, предложение подзаработать. Затем везли сюда, в горные районы, отбирали документы и заставляли работать практически за кусок хлеба. Отношение к этим людям было разное: некоторым попадались хорошие хозяева, которые кормили их со своего стола, других держали впроголодь - кусок лепешки, вода.
Имели ли они возможность бежать?
Имели, но только в то время, когда наши войска находились на территории Чечни. И то они со страхом бежали, потому что многие их попытки ранее заканчивались неудачей. Любой чеченец, встретившийся им на дороге, видя, что это русский, их задерживал, выяснял, где находится их хозяева, и возвращал обратно, мог и перекупить, а мог и просто убить... Все эти каменные дома, хоромы, которые вы видите, построены не чеченцами, а этими обманутыми людьми, вывезенными, кстати, не только с территории России. Здесь, в Итум-Кале, живет один грузин. Его хозяин ушел и сейчас живет, как ни парадоксально, в Грузии, а он содержит его хозяйство, пасет его отару, ухаживает за скотом... Когда мы их вывозили, они сначала отказывались ехать. Силой мы никого не забирали но, в конце концов они сами нас за это благодарили.
Военнослужащие комендатуры рассказали также историю о строительстве русскими рабами горной дороги, проложенной по ущелью. Мы видели эту дорогу: берущая начало в Итум-Кале, поднимаясь все выше в горы, серпантином опоясывая угрюмые каменистые склоны над бурлящим внизу Аргуном, она исчезала в туманной дымке среди малопроходимых перевалов, за которыми находится Грузия. По словам чеченцев и русских узников, эта дорога строилась после 1996 года, в перерыве между первой и второй войнами. Дорогу чеченцы строго охраняли: ставили посты, шлагбаумы. Ее не достроили, она совсем немного не доходит до грузинской границы. По мнению подполковника Щукина, для ее строительства понадобилась не одна тысяча людей, возможно, были и военнопленные. Однажды разведчики комендатуры обнаружили полуразложившийся труп военнослужащего, видимо, захваченного в плен где-нибудь на территории Дагестана на раннем этапе боевых действий. На теле солдата были следы издевательств: у него была отрублена кисть, переломаны ребра, руки и снесено полчерепа. Местные жители рассказали, что это был разведчик. Труп вывезен в Ростов-на-Дону для опознания. Но из 11 итум-калинских рабов ни один прямо не сказал, что он участвовал в строительстве дороги. Узники говорили об этом только намеками. Эти люди напуганы до предела и опасаются, что это станет известно их бывшим хозяевам, их разыщут и любая информация может стоить им головы.
Итум-Кале - Москва
Вновь центральные СМИ вспомнили о "русских рабах в Чечне",людях-близнецах с одинаковой, хотя и несколько туманной биографией (обманом увезли в горы, держали в яме, годами использовали на принудительных работах).
РАБ, не желающий освободиться от рабства, заслуживает двойного рабства, говорил Джохар Дудаев. В 1979 году я была на вечность далека от этой истины, поскольку выросла на учебниках, где черным по белому, жирно, каллиграфическим почерком было выведено: "МЫ НЕ РАБЫ. РАБЫ НЕ МЫ".С этого советского "Отче наш", получив путевку в жизнь,я заняла в ней самую активную жизненную позицию - осталась в своей же школе старшей пионервожатой. Надеюсь, что еще живо поколение,которое помнит эту ступень в трудовой биографии комсомольцев.
С горящими глазами летящей походкой я одинаково спешила на работу и домой. С головы до пят - идейная, целеустремленная,влюбленная в своих пионеров и во все человечество (без всякой,поверьте, иронии), уверовавшая в социальную справедливость в Стране Советов и периодически подключающаяся к борьбе за
освобождение то Анджелы Дэвис, то Луиса Корвалана, я вдруг однажды столкнулась лицом к лицу со звучным, хлестким, бьющим наотмашь именем - Бич! Да, да - именем. Одним на всех.
В этот день, отметив торжественно в пионерской дружине день рождения В.И. Ленина, я пришла домой в взволнованно-приподнятом настроении. В дверях столкнулась с соседкой, которая уже уходила от нас. "Пойду кормить бичей", - сказала мне молодая женщина вместо приветствия. Поскольку это слово применительно к живому существу еще не было широко распространено у нас в округе, я переспросила своих сестер, правильно ли я поняла, что речь идет о человеке? В ответ сестры весело расхохотались, а мать, подозревая, что во мне происходит революционное брожение, поспешила объяснить шокирующее слово "бич" понятным - пьяница. Но я уже неслась к соседям.
Визит мой хозяев не удивил. Глава семьи Харон - человек скромный, застенчивый, интеллигентность была у него в крови. Согласно этикету, он представил нас друг другу, называя каждого бича по имени и отчеству.
Год 1979-й был объявлен ЮНЕСКО всемирным Годом Ребенка. Оттолкнувшись от этой наигуманнейшей темы, я навязала этим опустившимся донельзя человекам самых разных профессий светскую беседу. Харон сидел поодаль, улыбался и не вмешивался в разговор.
Говоря о заслугах великого Октября, о бессмертии ленинских дел и идей, я вырулила к родной советской власти, освободившей великий русский народ от поработителей, и спросила в лоб: "Что вас, русских людей, заставляет сегодня работать не на заводе в городе или на предприятии (а в поселке их более сорока), почему вы пришли гнуть спину на одного Хозяина-чеченца?".
Рассуждения о высоких материях (на что бичи, вообще говоря, большие артисты) не могли скрыть прозаических причин их падения: пьянство и бегство от алиментов. Мои душеспасительные речи аппетита им нисколько не испортили.
Не прошло и недели, как в поселке заговорили о целых бригадах из бичей. Начало весны в Казахстане всегда было связано с сезонными работами - шабашками. Чеченцы, местные и приезжающие к этому времени с Кавказа, трудились до первого снега на колхозных фермах, кошарах, по всей Семипалатинской области строили дома и другие объекты. Этой весной впервые открыто они везли с собой на работу русских бродяг.
Узнав, что четырнадцать бичей поселились у Айдруса в бане, я посчитала своим долгом вразумить если не русских людей, не желающих выдавливать из себя раба, то хотя бы своих чеченцев.
Мать Айдруса - очень тучная, грузная старая женщина, с отекшими ногами стояла у плиты и помешивала какое-то варево в эмалированном ведре. Уважая мою идейную упертость, о которой в поселке ходили веселые анекдоты, старая женщина, с чьей легкой руки ко мне надолго приклеилась кличка Ленин, не раздумывая согласилась на мое политпросвещение их бичей, надеясь таким образом облегчить и свою участь. Встретив в первые дни неожиданных гостей по всем правилам горских обычаев, старушка вынуждена была уступать им в самых странных желаниях. Сначала бичи отказались от простыней, затем от тарелок, затем от кастрюль, затем попросились перебраться в баню, чем создали сразу же массу неудобств всему семейству.
Наконец пришел Айдрус. С юмором у него все было в порядке. Едва переступив порог, он обезоружил меня вопросом: "Ты знаешь, где я их выловил?" Эффект сработал, и Айдрус добил мою филантропию: "В канализационных люках в городе!".
Но сезон - на то он и сезон, чтобы закончиться.
Зима в Семипалатинске наступает в разгар осени. Шабашники, рассчитавшись с бичами, возвращались к семьям. Самое печальное начиналось именно в это время: бичи умоляли кавказцев забрать их с собой на юг. Унижениям их не было предела. Редко кто из приезжих чеченцев рисковал брать с собой в дорогу человека, которому солидного трех-четырехмесячного заработка хватало на несколько дней пьянства и драк. И все же находились сердобольные женщины,которые уговаривали своих мужей помочь несчастным.
Одного из таких бичей мне довелось увидеть лет десять спустя в селе Гойты Урус-Мартановского района. Звали его Федей. Это был пожилой человек, который ухаживал за скотиной в одной очень набожной семье. Все попытки посадить его за стол заканчивались всегда одинаково: переложив из тарелок в свою миску все, что ему приготовили, Федя уходил к порогу, садился на землю и ел. Хозяева так и не смогли привыкнуть к такому человеческому самоуничижению и не шли за стол, пока у порога, как верный пес, сидел человек почтенного возраста.
В Грозном, перед самой войной, в доме своих новых родственников по мужу я опять столкнулась с "рабом" лет сорока пяти по кличке Боцман. Все, что входило в его обязанности, - пасти единственную корову в десяти шагах от дома. Наведение "конституционного порядка" в Чечне завершилось по крайней мере одной блестящей операцией: Боцман все же привел себя в порядок! По двору он теперь ходит щеголем, гоголем, хозяином. С гордостью демонстрировал мне потертые удостоверения флотского офицера, свидетельствующие о том, что и он когда-то был не лыком шит. За время моего вынужденного отсутствия бич стал в семье незаменимым. Своим! Перемена в Боцмане меня раздражала. Но почему-то только меня. Позже поняла: с хозяевами его сближало пережитое в этой бойне. Я же, приезжая, была человеком из другой жизни. Мирной.
"Почем русские рабы на чеченском рынке?" - вопрошают сегодня российские газеты. Телевидение вновь демонстрирует русского раба, который провел чуть ли не десятки лет в чеченской неволе. Называются астрономические суммы, заплаченные якобы за их освобождение. А ведь у чеченцев самыми презираемыми людьми считались во все времена как раз лайи, то есть - рабы. Кому придет в голову оценивать жизнь бича в сотни миллионов долларов,когда тот сам ценит ее не дороже поллитровки?
Другое дело - заложники. Да, в Чечне сегодня крадут и даже убивают людей, иначе не поднимешь цену выкупа. Да, торговля людьми стала бизнесом, и этим преступным бизнесом живут семьи, чей кормилец - мужчина с автоматом. Но, как мы знаем, в более благополучной в сравнении с разоренной Чечней Москве 90-х годов тоже крадут, мучают и убивают людей (чего не было в 80-х), и кто подсчитал, где доля криминала на душу населения выше и сколько людей там и там по-прежнему хотят добывать хлеб своим трудом. А как его добудешь? В Гойтах мой 27-летний троюродный брат, отец трех малышей, сел на трактор, выехал в поле и в первый же день подорвался на мине. Чуть позже на том же поле напоролись на мину еще два тракториста - родственники мужа. Один тоже погиб. Второй стал инвалидом.
К чему, однако, вновь пригодились российским политикам и прессе "русские рабы", заполнившие вдруг собой очередную глухую информационную паузу в чеченской теме? А к тому, чтобы напомнить: не война виновата, не разруха, не мины, не нищета, а сами чеченцы. Это ведь исторически народ такой, в своих бедах сам виноват, испокон веков работать не хочет, хочет жить за чужой счет, им сколько денег ни давай - все равно разворуют, русских изначально ненавидят, заставляют каторжно трудиться, убивают, складывая трупы крестом. И, как говорил Ермолов, понимают только язык силы.
А того не додумывают имидж-мейкеры народов (теперь это открыто называется информационным обеспечением войны), что на какую глубину ни вырыть ров по периметру чеченской границы, сама Чечня никуда не денется. А насаждаемые злоба и отчуждение рождают только злобу, и динамика этого отчуждения сейчас на границе Чечни и России как никогда высока. Политик думает - это на время, а получается - на долгие годы. Югославия - тому пример. Но, к сожалению, Аннушка уже пролила масло...
Вряд ли и сам Михаил Юрьевич Лермонтов будет убедительным для генералов, опять надеющихся на очередные "два часа одним полком".
"Давным-давно, - возвращает нас поэт к истокам зла, - у чистых вод.
...Близ рубежа чужой земли.
Аулы мирные цвели,
Гордились дружбою взаимной;
Там каждый путник находил.
Ночлег и пир гостеприимный...
Весельем песни их дышали.
Они тогда еще не знали.
Ни золота, ни русской стали!...".